Рейчел Кинг - Сорочья усадьба

Только одно слегка омрачает ее счастье. Только раз они говорили с Генри о детях. Лежа с ней в постели, Генри тихонько щекотал ее, гладя пальцем колибри на ее животе, и рассказывал про джунгли, где он поймал эту птичку; когда-нибудь он снова отправится туда и возьмет ее с собой, ей очень понравится. Она не удержалась от этого вопроса.

— А как же дети? Что с ними будет, когда мы уедем?

Он перестал ласкать ее и положил руку за голову.

— Дети…

Он глубоко вздохнул.

— Дети, дорогая моя, все только усложняют.

Она села на постели.

— Как тебя понимать, ты что, не хочешь детей?

Она представить себе не могла, чтобы в замужестве у нее не появилось ребенка, и не одного; обязанности жены в ее сознании всегда были тесно связаны с обязанностями матери.

— Я просто хочу сказать, что надо быть очень аккуратными. И пока не закончатся наши путешествия, было бы… целесообразно детей не иметь.

— А как же мой бедный отец? Он ждет не дождется внуков!

Он взял ее за руку.

— Тут уж ничего не поделаешь.

На этом разговор и заканчивается, и Дора понимает, что заводить его на эту тему больше не следует. Теперь только тщательней моется всякий раз, как они предаются любви, и молится о том, чтобы он не разочаровался в ней. Это все, что в ее силах.

— А ферма-то наша, — радостно сообщает он ей, — процветает.

Он нанял работников, они исполняют все до малейших деталей, что касается производства и управления, и она это видит, только когда выезжает прокатиться по своим владениям; рабочие живут далеко на холме, в специально построенных каменных коттеджах, в доме же ничто не напоминает о ферме. Жизнь идет своим чередом, как она всегда шла в сельской местности: осень сменяется зимой, и в новом доме сам воздух, кажется, промерзает насквозь, потом приходит весна, а за ней и лето, и так далее. Она нетерпеливо ожидает, когда же наступит день и Генри скажет, что пришло время оставить все это. И только поездки в порт вносят в жизненную рутину приятное разнообразие; когда же Генри объявляет, что он должен предпринять длительную экспедицию на Северный остров, поймать быстро исчезающую птицу гуйю, Дора совсем отчаивается найти во время его отсутствия хоть какое-то развлечение.

— Возьми меня с собой, — просит она.

— Не сейчас, — отвечает он. — Может быть, в следующий раз.

Наступают мрачные дни, когда она чувствует себя одиноким кораблем, плывущим в тумане. Когда Генри долго нет рядом, дом превращается для нее в тюрьму. Она меряет шагами его многочисленные комнаты, и в ушах слышится только эхо стучащих каблуков. «Он ведь обещал», — думает она. Обещал, что спасет от светской жизни, а вот что вышло, она сидит в четырех стенах, а он неизвестно где, он путешествует, у него жизнь полна приключений, и все это без нее. Она мирилась с этим, когда он отправлялся недалеко от дома; когда она была моложе, они с отцом тоже частенько отправлялись в путешествие по окружающим холмам. Но на Северном острове она еще не бывала; конечно, с Африкой или, скажем, с Перу сравнивать смешно, но ей тоже хотелось бы своими глазами увидеть эту землю, посмотреть, как Генри выслеживает и ловит загадочную гуйю. Если он уже сейчас не исполняет своих обещаний, что может помешать ему заставить ее сидеть дома, когда он отправится странствовать по свету?

Она не в силах больше сидеть дома одна, надо хоть как-то развеяться. Экипаж везет ее в город, она проезжает мимо цветущих парков, и при виде этого буйства красок на душе становится легче. Кейт встречает ее на крыльце и немедленно замечает, что Дора чем-то опечалена; ей кажется, что с подругой случилось что-то ужасное.

— Пустяки, — отвечает Дора на ее вопрос, — и не спрашивай, пожалуйста. Давай вечерком куда-нибудь сходим, и все снова встанет на свои места, обещаю. Это все дом на меня влияет, он такой большой и такой холодный, в нем невозможно быть одной. И так далеко от города. Господи, как я рада тебя видеть.

Она заставляет себя улыбнуться и целует подругу в щечку.

Дора и сама не знает, с чего это ей вдруг пришло в голову отправиться в цирк. Всякий знает, что цирк, хотя он и пользуется большим успехом у публики, посещать не совсем прилично, и то, что ей удалось уговорить Кейт пойти с ней, граничит с чудом. Наверное, подействовало ее настроение, нигилистическое состояние духа, заставляющее бросаться навстречу опасности. Впрочем, может быть, она просто надеется снова увидеть Люси, женщину с татуировками.

Прижавшись друг к дружке, Дора и Кейт пробираются сквозь толпу. Кого здесь только нет: продавщицы цветов, зажавшие в одной руке букетик ирисов или нарциссов и с надеждой протягивающие другую; коробейники, тычущие своим негодным, убогим товаром прямо в лицо; изнуренного вида женщины с выводками оборванных ребятишек, катающих наперегонки дребезжащие обручи; джентльмены под руку с безвкусно одетыми дамами, явно не их женами, отводящие взгляд, когда Дора проходит мимо; несколько пар вполне респектабельного вида, привлеченных сюда, скорей всего, любопытством, но явно чувствующих себя здесь не в своей тарелке.

Огромный шатер, как башня, возвышается прямо посередине парка, маня публику трепещущими на ветру, разноцветными флагами. Все дорожки до самого огромного купола забиты возбужденной толпой.

Они берут билеты и входят под купол. Оказавшись внутри, Дора поражена резким запахом навоза, других экскрементов и сырой земли; дальше воздух пропитан испарениями человеческих тел. Какой-то мужчина с тростью в руке легонько трогает ее за плечо и манит к себе. Быстро взглянув на Кейт, она идет за ним, и он приводит их в передний ряд, указывает на места, с табличками «забронировано». Она не знает, нужно ли быть польщенной или беспокоиться; у нее такое чувство, будто все на них обращают внимание.

Скамейки твердые и неудобные, и они скоро чувствуют, что отсидели зады. Арена покрыта жухлой травой, копытами животных смешанной с грязью, опилками и испражнениями, но, несмотря на эти обескураживающие условия, зрелище обещает быть интересным.

— Даже не верится, что я пришла сюда, — говорит Кейт, разглядывая весело болтающую толпу, детишек, которые едва сдерживают избыток чувств, предвкушая удовольствие. — В детстве я всегда мечтала сходить в цирк, но мама не разрешала. Думаю, она боялась, что я убегу с цирковыми!

— Я рада, что тебе здесь нравится, — успокоенно отзывается Дора; уж если ее подруге здесь хорошо, то ей и подавно.

Представление начинается. Сначала выступают какие-то облезлые, грустные животные, их гоняют по арене для удовольствия публики, не исключая и медведя, который идет на задних лапах и переминается на месте, изображая какой-то нелепый танец; дрессировщик таскает его за собой на цепи, прикрепленной к ошейнику. Дору охватывает отвращение, слыша, как публика встречает это низкопробное зрелище радостными криками.