Ксения Велембовская - Дама с биографией

Так вот, оказывается, о чем он хотел поговорить! — осенило Люсю. Отсюда и бесконечные комплименты, и обольстительные улыбки, и «желание посоветоваться». Может быть, она ошибалась, дай-то бог, но весь прошлый горький опыт подсказывал, что этот иезуит два часа заговаривал ей зубы с одной-единственной целью: чтобы с соблюдением внешних приличий снова перевалить всю ответственность за дочь на материнские плечи. И жить припеваючи: по-прежнему жрать в свое удовольствие борщ с пампушками и, не боясь косых Лялькиных взглядов, бегать по девкам. Короче, не рассчитал, когда брал.

— Открою тебе секрет, Лю, — заулыбался он как-то даже заискивающе, до того ему, видать, не терпелось сбыть с рук несчастную девчонку. — Лялечка скучает без тебя невероятно! Ты и вообразить себе не можешь, сколько раз за время вашей разлуки было произнесено слово «мама» в самом разном контексте!.. Моя домработница, та уже просто не может его слышать! «А моя мама, — трижды на день поучала ее Ляля, — делает это — так, это — этак, а вы ни черта не умеете!»… Ха-ха-ха!

Ишь, развеселился!.. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Напрасно он надеялся, что здесь есть охотники вновь расплачиваться за его легкомыслие. Нет уж, хватит! Никуда она не поедет. Нашел дуру! Пусть сам выкручивается, не маленький, мстительно усмехнулась Люся, уже приготовившая для болтуна-папочки достойный ответ. В стиле его собственной хитроумной, поистине Макиавеллиевой изворотливости.

Для порядка в сомнении пожав плечами и обреченно вздохнув, она улыбнулась и пропела елейным голоском, на голубом глазу:

— Не волнуйся, Мар, я обязательно приеду. Приеду сразу же… как только Ляля приступит к съемкам в твоем сериале про Михальцевых-Васильцевых.

Легко сказать себе: нет, хоть убейте не поеду, — но до чего же трудно долго придерживаться такой категоричной позиции, если речь идет о дочери: жалко ведь девчонку!

«А себя не жалко?» — уже в который раз возразила себе Люся, торопливо поднимаясь по ступенькам из страшноватенького поздним вечером — пустынного, с закрытыми палатками — подземного перехода на свою сторону проспекта Мира.

На улице подморозило, в небе высыпали звезды, из-под колес уже не вылетали, как днем, фонтаны талой воды и хлопья грязи, так что вполне можно было прошвырнуться до дома пешком, чтобы растрясти лишне съеденное, выветрить лишне выпитое, а главное — поднадышаться холодным весенним воздухом. Иначе после битвы с Марком не уснуть до зари.

Хорош гусь! Ловко придумал! У него, понимаешь, великие кинематографические свершения, а ей вроде и делать нечего, кроме как исполнять при дочери роль домработницы! У него там всякие профурсетки-куколки, а ей, значит, отказано в праве на личную жизнь? Естественно, если бы Лялька не уехала из Москвы и сняла квартиру здесь, ей были бы гарантированы и материнская забота, и тепло, и всяческая поддержка. Однако перспектива бросить все: Костю, дом, работу с какой-никакой зарплатой — и отправиться в чужой город, чтобы в один прекрасный день, когда норовистой девчонке вдруг попадет шлея под хвост, почувствовать себя нищей, бездомной приживалкой, совершенно не прельщала. Представив, как после скандала с Лялькой в отчаянии выскочит с чемоданом в промозглую санкт-петербургскую ночь, Люся передернула плечами: бр-р-р!

Северо-западный ветер, посланник питерских широт, и сейчас дул в висок, леденил щеки, напоминая о суровом климате города Петербурга, когда-то Ленинграда, где Люся и была-то один-единственный раз. В конце восьмидесятых. По бесплатной профсоюзной путевке. Из того двухдневного путешествия не запомнилось ничего, кроме жуткой общаги, куда поселили экскурсантов, прибывших в северную Пальмиру с московской «отдельной» колбасой, талонной водкой и кипятильниками, да сырой ноябрьской метели, сквозь которую проглядывали очертания каких-то там дворцов, быстро ставших ненавистными из-за не покидавшего ни на секунду ощущения холода, пронизывающего до костей.

Незнакомый город, чахоточный климат, безжалостно проредивший великую русскую литературу, гипотетические ссоры с Лялькой — все это, безусловно, были лишь отговорки. Как, плутовато прищурившись, прокомментировала бы Нюша: у Федорки всегда отговорки! Свобода, приобретенная ужасной ценой смертей и разлук, — вот с чем уже невозможно было расстаться. Стыдно признаться, но факт. Случались, конечно, приступы безысходной тоски, слезливого психоза, ностальгии по счастливому дачному прошлому, когда все были живы и здоровы, однако невыносимо тягостное поначалу одиночество постепенно начало входить в привычку — в привычку быть самой себе хозяйкой и выбирать, что тебе делать и как жить.

В каком-то смысле она даже могла понять Марка, не пожелавшего ради дочери отказаться от привычного вольного образа жизни. Хотя что сравнивать? Денег у него навалом, квартира огромная, и ко всему прочему хозяйствует домработница. Уж он-то мог бы хоть ненадолго, пока Лялька снова не раскрутится, пожертвовать частью своих холостяцких радостей. Пусть, пусть слегка поднапряжется, хихикнула в воротник Люся, вспомнив опрокинутую физиономию известного продюсера, когда она согласилась приехать, как только он запустит свой проект в производство…

А если он и правда запустится, то когда еще рак свистнет… И свистнет ли вообще? — снова засомневалась она, так до конца и не поверив Марку, с жаром дважды повторившему при расставании, что он приступит к съемкам самое позднее осенью и, стало быть, ей уже пора складывать чемоданы… Сейчас! На осень у нее имелись собственные планы. Если все сложится хорошо — тьфу, тьфу, тьфу! — то в начале октября, сразу после годовщины Нюшиной смерти, она с легким сердцем отправится, как обещала, с Костенькой в загс. В светлом костюме, на высоких каблуках. Воздушный белый наряд, предмет девичьих грез, увы, уже не по возрасту. Эх, как же во времена оны она мечтала попорхать в пышном свадебном платье! Но этот прожженный бабник, врун и лицемер Маркс К. лишил ее такой возможности. А теперь — ишь, какой умник нашелся! — хочет лишить и элегантного светлого костюма с торжественной палевой розой в лацкане. Фигушки вам! Никуда ваша дорогая Лю не поедет…

Нет, разумеется, поедет. Ближе к майским, когда распогодится. В четверг вечером туда, в понедельник обратно. Как-нибудь Костя с Тимкой перебьются без пюре с горошком. Разве можно бросить девочку на произвол судьбы только ради того, чтобы насолить Марку? Тем более что оповещать его о приезде необязательно. Лялька тоже не протреплется: судя по всему, она уже давно точит зуб на папочку.

Надо, надо навестить девчонку! — подбадривала себя Люся, шагая все быстрее и мысленно уже прикидывая, как наведет идеальный порядок в Лялькиной съемной квартире, нагладит артистке юбки-кофты, пришьет оторванные пуговицы, набьет холодильник низкокалорийными харчами, а между делами прогуляется по сказочному, говорят, нынче городу Санкт-Петербургу. За четыре светлых весенних дня, если не лениться, много всего можно успеть: и хозяйство поставить на рельсы, и по Невскому прогуляться легкой походкой, и — это уж всенепременно! — не раз и не два перемыть вместе с Лялькой все до единой косточки Марку и его драгоценной тетке Марии.