Ксения Велембовская - Дама с биографией

Опа-на! — а в холодильнике-то пустовато! В другом — тоже не так чтобы очень густо. Господи, когда же они успели все сожрать? — возмутилась Люся, но, обнаружив лишь одну из пяти «Активий» без сахара, которые служили завтраком только ей, вдруг — мама дорогая, сегодня же суббота! — поняла, что, зациклившись на мертвецкой, совершенно потеряла счет времени.

Сварив в кофемашине большую чашку эспрессо, она уселась на свое любимое место — боком к окну, лицом к двери — и заставила себя выбросить из головы покойников и думать исключительно о воскрешении жизни. О весне, когда из-под земли вылезут навстречу солнцу, а потом раскроются разноцветные тюльпаны: розовые с махровым краем, яично-желтые, гигантские белые, потрясающие синие, три года назад привезенные Лялькой из Амстердама… А еще лиловые и бледно-желтые, которые собственноручно куплены в позапрошлую среду, когда они с Костей пронеслись с утра по флорентийскому рынку, со смехом уворачиваясь от крупных, почти горячих капель дождя сквозь солнце. Вот где был праздник жизни! Пиршество буйных красок, радостно-ярмарочный настрой публики и поражающее воображение славянина романское изобилие: колбасы размером с колесо, грандиозное разнообразие сыров — от каменного на вид светло-коричневого пармезана до купающейся в рассоле нежнейшей моцареллы из буйволиного молока, — гигантские рыжие тыквы, средиземноморские, лопавшиеся от спелости фрукты, груды белых грибов с густо-вишневыми шляпками из влажных апеннинских лесов и неимоверное количество шмотья по фантастически низким ценам.

Флорентийские тюльпанчики стоило посадить отдельно: сочетание лилового с мягким желтым будет выглядеть очень изысканно. Вопрос — где? Где вообще разместить всю эту разноцветную стоштучную компанию? С тюльпанами всегда морока: они отцветают в мае, и потом на их месте уже ничего не посадишь без риска повредить луковицы. Участок огромный, а места для них нет. Так же, как и для гиацинтов, которых тоже скопилось порядочно.

Для подснежников, крокусов и прочих первоцветов местечко она придумала просто гениальное: лишь только весной сойдет снег, как под соснами на лесной поляне, созданной по Лялькиному проекту, запестреют мелкие нежные цветочки. Вид с западной террасы будет классный! Орудием для посадки горошин первоцветов, так, чтобы ни в коем случае не нарушить мшистую лесную первозданность, должна была стать острая лыжная палка, позаимствованная у Кузьмича. Но как теперь ее позаимствуешь? Оскорбленный в лучших чувствах Кузьмич затаился у себя на фазенде, уже неделю не кажет носа к изменнице-соседке, а когда отправляется верхом на велике за харчами на станцию, объезжает каширинский участок стороной: от фазенды сразу к противоположному забору, потом вдоль забора по траве, подпрыгивая на кочках и цепляясь шапкой за колючий боярышник, и, наконец, со слетевшей шапкой в руке — на дорогу.

Попросить у него палку, кстати, вполне могла Нюша. К ней-то он клинья не подбивал.

О! Шлеп, шлеп, шлеп, легка на помине, на кухню приплелась мать — не прибранная со сна, с жидкой, как у старого кули, седой косичкой, еще не заколотой в пучок.

— С добрым утречком, дочк. Чегой-то я озябла нынче. Видать, совсем обстарела, вот кровь-то и не греет, — печально призналась она, кутаясь в пуховой платок, накинутый на теплый шерстяной халат, и Люся поспешила захлопнуть приоткрытую фрамугу.

— Ничего ты не обстарела. Просто здесь холодно. Сделать тебе чайку?

— Не, не хочется, — проговорила слабым голосом Нюша, и правда заметно постаревшая с началом нынешней осени. Прямо-таки вареная теперь по утрам, она села, устало подперев рукой голову, — видно, опять измучила бессонница. — А ты-то чего так рано поднялась? Спала бы себе. Всю ночь небось работала? Свет у тебе горел, почитай, часов до трех, я в уборную вставала, видела. Кончала бы ты, Люсинк, так-то много работать. Поберегла бы здоровье. Вон как исхудала, и бледная, словно поганка. Все одно, дочк, никто нам за наши честные труды спасибо не скажет. Я вон двадцать семь годков на одном месте в депо проработала, а кто из начальников о мене вспомнил? Открытку поздравить на восемьдесят лет, и ту не прислали.

— Мам, да кому там открытки тебе посылать? Все твои начальники уже померли давно! — как можно веселее отозвалась Люся и по-свойски подмигнула матери. — Сама подумай, если тебе восемьдесят, то им сколько? Сто?.. Из твоих начальников песок сыпался еще тогда, когда ты там работала. Сама же рассказывала.

— И то правда! — затряслась от беззвучного смеха Нюша и ожила: сбросив платок на спинку стула, достала из кармана халата шпильки и, отправив их в рот, принялась ловко закалывать косичку в пучок.

Через пять минут вместо разварной, обессиленной старушни по кухне зашлепала аккуратненькая, шустренькая бабушка, подпоясанная свежим фартуком и полная творческих планов.

— Чего б нам, дочк, на завтрак-то изделать? Может, оладушек с антоновкой напечь? Как думаешь, будет Лялечка их кушать?

— Нет, не будет, — категорично ответила Люся, чтобы потом, когда Лялька откажется от оладий, мать не переживала. Однако испугавшись, что Нюша опять захандрит, ободряюще добавила: — Но, если охота, валяй, пеки. Зинаида с Ростиславом обмирают по твоим фирменным оладьям. И я с большим удовольствием наверну парочку, вернувшись с тяжелых садово-огородных работ. Короче, мам, я пошла сажать тюльпаны.

На улице было значительно холоднее, чем казалось из окна теплого дома, и очень сыро. Пришлось вернуться, надеть старую стеганую куртку, резиновые сапоги и повязаться платком. Видок получился еще тот! Рабоче-крестьянский. А с лопатой — вообще супер! Увидал бы ее сейчас Котик-братик, сразу перестал бы посылать эсэмэски: «Скучаю, мечтаю»…

На восточную террасу к завтраку уже потянулся пробудившийся народ, привлеченный ванильным запахом оладий, а она все еще возила на тачке из одного конца сада в другой тяжеленные, с большим комом земли, чтобы не померзли и хорошо прижились, кусты красных сортовых флоксов, зачахших в тени. На их место и планировалось посадить тюльпаны: в мае солнце повсюду.

Аккуратно вывалив из тачки на травку куст флоксов, Люся подхватила лопату, но тут кого-то черт принес.

— Женщина, а женщина!.. Калиточку не откроете? — послышался из-за забора вежливый бабий голос.

— А вы, собственно, к кому? — спросила Люся, повернув ключ в запоре.

За калиткой смущенно переминалась с ноги на ногу улыбающаяся ярко-красными губами мощная тетка в горящем на солнце черном кожаном пальто, с высокой каштановой гривой кудрей, обильно политых лаком, и по-деловому с сумкой через плечо. В общем, типичная страховщица. Из тех, что все лето одолевают дачников.