Стивен Чбоски - Хорошо быть тихоней

Сэм посмотрела на меня с нежностью. И обняла. Я закрыл глаза, чтобы отрешиться от всего, кроме ее рук. Тогда она меня поцеловала в щеку и шепнула мне на ухо, чтобы другие не слышали:

— Я тебя люблю.

Понятно, что у нее это вырвалось чисто по-дружески, но после смерти тети Хелен мне такое сказали всего лишь третий раз за все время. Первые два раза я услышал это от мамы.

Мне даже в голову не пришло, что Сэм приготовила для меня что-то еще, — я решил, что эта фраза и будет ее подарком. Но она реально сделала мне подарок. И впервые в жизни от соприкосновения с чем-то хорошим мне захотелось улыбаться, а не плакать. Думаю, Сэм и Патрик наведывались в один и тот же секонд-хенд, потому что их подарки соответствовали друг другу. Она привела меня к себе в комнату и поставила перед комодом, где находился какой-то предмет, накрытый пестрой наволочкой. Сняла она эту наволочку, и я в своем подержанном костюме оказался перед подержанной пишущей машинкой, перевязанной новенькой лентой. В машинку был вставлен лист бумаги.

На этом листе Сэм напечатала: «Когда-нибудь напиши обо мне». И я тут же отстучал ответ, прямо у нее в спальне. Всего одно слово:

«Обещаю».

И порадовался, что именно это слово я напечатал на своей новенькой подержанной машинке, которую получил в подарок от Сэм. Мы немного посидели молча, и она улыбалась. Я опять потянулся к машинке и напечатал кое-что еще.

«Я тоже тебя люблю».

Сэм посмотрела на лист бумаги, потом на меня:

— Чарли… ты когда-нибудь целовался?

Я помотал головой — нет. Стало очень тихо.

— А в детстве?

Я опять помотал головой. И она погрустнела.

И рассказала мне, как ее целовали в первый раз. Знакомый ее отца. Ей было семь лет. И она никому об этом не рассказывала, только Мэри-Элизабет, а год назад еще и Патрику. Тут она расплакалась. И сказала мне такое, чего я никогда не забуду. Никогда.

— Я знаю, ты в курсе, что мне нравится Крейг. И я помню, что просила тебя не мечтать обо мне понапрасну. И считаю, что мы с тобой не можем быть вместе. Но сейчас я хочу на минуту об этом забыть. О’кей?

— О’кей.

— Я хочу, чтобы первый поцелуй у тебя был по любви. О’кей?

— О’кей.

Теперь у нее слезы потекли еще сильнее, и я тоже не удержался, потому что, слыша такие слова, ничего не могу с собой поделать.

— Просто мне хочется, чтобы это непременно было так. О’кей?

— О’кей.

И она меня поцеловала. Про такой поцелуй я никогда не смогу рассказать вслух. Этот поцелуй мне доказал, что до той поры я вообще не знал, что такое счастье.

Так звучало стихотворение, которое я прочел Патрику. Автора никто не знал, но Боб сказал, что где-то уже такое слышал и что это, типа, предсмертная записка какого-то парня. Не хочется этому верить: если он не врет, то финал мне как-то не очень.

Счастливо.

Чарли

Дорогой друг!

Сэм и Патрик с родителями вчера уехали на Большой Каньон. Я не особенно грущу, потому что до сих пор вспоминаю тот поцелуй. Мне спокойно и хорошо. Я даже подумывал не мыть губы, как показывают по ТВ, но потом решил, что это будет перебор. Короче, сегодня целый день гулял по нашему району. Даже вытащил на свет свои детские санки и старый шарф. С ними мне уютно.

Пошел на горку, с которой мы раньше катались. Там было полно малышни. Я смотрел, как они несутся вниз на санях. Подпрыгивают, съезжают наперегонки. И я подумал, что когда-нибудь эти мелкие вырастут. И все будут делать то же, что и мы. И в один прекрасный день начнут с кем-нибудь целоваться. Но сейчас им хватает катания с горки. Вот было бы классно, если б нам всегда хватало катания с горки, но нет.

На самом деле я рад, что скоро мой день рождения и Рождество, — чем скорее настанут, тем скорее пройдут, а то я чувствую, что меня переклинивает, как уже бывало. После смерти тети Хелен меня точно так же переклинило. Дошло до того, что мама отвела меня к врачу и я остался на второй год. Но я стараюсь об этом не думать, чтобы хуже не стало.