Эрленд Лу - У

Я понял, что Эгиль хочет вернуться домой. Ему нужны цивилизация и привычные условия жизни. Пожив на безлюдном острове, ты начинаешь легче подмечать то хорошее, что есть в обыденной жизни. Дома мы стремимся на необитаемый остров. На необитаемом острове нас тянет домой. Это срабатывает безотказно и точно, как банк. Это — закон. По сравнению с ним закон Ома — детский лепет!

Я спрашиваю Эгиля, о чем он мечтал в Тронхейме.

— О солнце и море, — отвечает Эгиль.

— Ну, вот видишь! — говорю я ему.

Эгиль молча кивает. Он подбирает с земли камешек и лениво бросает в краба-отшельника на пляже.

— Так ему! Пускай получает по заслугам! — говорит Эгиль.

Иногда получаешь облегчение, выплеснув свою агрессию на более слабого. А иногда и это не помогает.

Я изучаю медвежью ступню. Она не помещается под микроскопом, поэтому я отскоблил от камня несколько крошек и положил их на предметное стеклышко. Каменные крошки не пропускают света. Перед глазами у меня только темные пятна. Если в них и сохранилась какая-нибудь ДНК, то природа постаралась ее надежно спрятать. У природы на это есть много хитростей. Ее нельзя прочесть, как открытую книгу. Для этого требуется специальное оборудование. Мой микроскоп недостаточно специален. Я-то надеялся зарисовать медвежью спираль ДНК в своем дневнике, раскрасить ее со всем возможным старанием, но придется довольствоваться тем, чтобы только на нее посмотреть. Фантазия у меня работает хорошо. Перед моим внутренним взором возникают спирали ДНК, красивые и удивительные. Я легко могу установить, из Южной ли Америки или еще откуда-то поступил этот генный материал.

Хотя день в самом разгаре и стоит жара, все настроены более активно и производят более экстравертное впечатление, чем обычно. Ингве предлагает поиграть в футбол, но большинством голосов его предложение отвергается. Слишком уж много беготни и усилий. Лично мне играть в футбол не особенно хочется, хотя я в общем-то умею владеть полем. Вместо футбола мы ставим волейбольную сетку из москитных пологов. Мы освободили площадку и принялись играть пара на пару. Я играю на пару с Ингве, он всегда чрезвычайно серьезно относится к игре и спорту. Он любит устанавливать правила и принимать за всех решение. Наверное, это семейная черта. Когда он не выигрывает, с ним трудно ладить. Эгилю достается роль зрителя. Как выздоравливающий, он полеживает, устроившись на опушке. Наверное, так даже лучше, потому что, если не считать Ингве, он среди нас самый азартный игрок и одинаково сильно переживает, когда проигрывает и выигрывает.

Мии и Туэн сидят в сторонке, слушают по портативному радиоприемнику круглосуточно вещающий на островах Кука религиозный канал, непрерывно передающий псалмы, и посматривают на нас. Я рассказал им про найденную окаменелость и теперь рассчитываю, что они взглянут на нас другими глазами, чем раньше. Выполнив часть научной работы, мы с чистой совестью можем немножко отдохнуть за игрой в мяч. Во время передышки, когда я пил кокосовое молоко, ко мне подошел Мии и спросил, не найдется ли у меня какой-нибудь книжки. Он, к сожалению, захватил с собой только одну книгу, сборник проповедей местного священника, ее он перечитал уже два раза, и сейчас ему скучно. Я показываю ему ящик с нашими книгами, и он моментально отыскивает в нем «Библейский код» — спекулятивную поделку, Мартин смеха ради купил ее в аэровокзале Франкфурта. Я жутко раскаиваюсь, что не убрал куда-нибудь эту книженцию, прежде чем ее обнаружил Мии. Один еврейский математик открыл, что в Библии содержится потаенный код, в ней самым хитроумным способом закодировано все, что было раньше и что случится в будущем. Достаточно, например, компьютеру выбрать из текста каждую сотую букву, или каждую тысячную, или какую там угодно еще по счету через любой интервал — и, бац, получаешь предсказание о том, когда подстрелят какого-нибудь государственного деятеля, когда начнется страшная война или весть о том, что мы семимильными шагами приближаемся к концу света. И, конечно же, этот математик проделал ту же штуку с «Войной и миром» Толстого и не нашел там ни единого предсказания. Следовательно, Библия закодирована. Увлекательная, в своем роде, мысль — доказательство существования Бога для тех, кто в нем нуждается, но если ты верующий, но не очень начитанный человек, то для тебя это совсем неподходящая книга. И вот Мии ее нашел, а у меня не хватило духу вырвать книжку из его рук и сказать, что такое чтение не по его уму. Чтобы как-то компенсировать вред, я вручаю ему в придачу номер «Арены», где, как я знаю, есть картинки с обнаженной натурой и тест на средства, помогающие в сексе. Всегда надо стараться уравновесить вещи. Перебор в одном направлении всегда вреден. А я знаю, что и Мии, и Туэн получат удовольствие от цветных разворотов «Арены». Я уже слышал их комментарии. Они были не менее грубыми, чем наши. Только упаковка другого сорта.

Мы с Мартином озабоченно анализируем дела на сигаретном фронте. Если сложить все, что у нас есть в запасе, и разделить на ожидаемое число дней, которые нам еще предстоит провести на острове, то получается, что у нас остается максимум по три сигареты в день на человека. Мало. Никогда еще у нас не было так много времени на перекуры и так мало сигарет. Мартин за то, чтобы всем курить кто сколько хочет, пока сигареты не кончатся, а уж тогда как-нибудь перебьемся, но мне это не нравится. Мы можем стать раздражительными, перессориться, из чего возникнут всяческие неприятности. У Эгиля припасено немного табака, но он с самого начала ясно объяснил, что милостыню не подает. «Берите с собой курева сколько надо», — сказал он. Он повторял это не раз, прозорливо предусмотрев подобную ситуацию. К тому же зависимость от табака у Эгиля сильнее, чем у меня и у Мартина. Так что все честно.

Но Мартин говорит, что видел у Мии целый ящик новозеландского табака для самокруток. А сейчас мы уже дали ему почитать книжку и журнал, так что не исключено, что в крайнем случае он может стать нашим поставщиком. Вдобавок Мартин знает наизусть номер телефона доверия для курильщиков. Когда станет совсем уж плохо, он позвонит и попросит совета. Может быть, они там знают какие-нибудь тропические растения, которые можно сушить и использовать как заменители табака, если ночи станут уж совсем нестерпимо длинными и мучительными.

Ближе к полудню я вдруг вижу, что все, кроме Эвена, сбились в кружок на пляже и о чем-то тихонько совещаются. Меня охватило беспокойство, я почувствовал, что назревает угроза моему авторитету. Там что-то затевается. Еще вчера я готов был поклясться, что ребята слишком раскисли, чтобы устроить мятеж, но сейчас моя уверенность испарилась. Потом ребята подходят ко мне и заявляют, что надо поговорить. Они хотят поставить на голосование вопрос о графике дежурств. Не секрет, что до сих пор с уборкой, походами за водой и мытьем посуды все худо-бедно, но как-то устраивалось. Кто-то делал побольше, другие поменьше. Но я все равно остаюсь противником графика. Я хочу, чтобы все шло своим естественным ходом. Эвен согласен со мной, а Ким в принципе тоже согласен, но голосовать будет за график. Мартин, Ингве и Эгиль приводят в пользу графика веские доводы. Руар не участвует, потому что он повар. Эгиль стоит за график, поскольку знает по себе, что одной внутренней дисциплины тут мало. Ингве считает, что было бы как-то спокойнее знать, что ты обязан сделать и когда. И совесть не будет зря мучить. Мартин же хочет вводить график, потому что до настоящего момента тратил много энергии, отслеживая, не делают ли остальные меньше работы, чем он. Мы голосуем, и график принят большинством голосов. Только мы с Эвеном проголосовали против. Мне досадно, но я справился с собой, чтобы не показать своего недовольства.