Пенни Винченци - Искушение временем. Книга 1. Не ангел

— Звучит ужасно.

— Почему?

— Терпеть не могу Бёрдслея, — с каменным лицом пояснил Джон.

— Джон, да я не об иллюстрациях, я обо всем в целом.

— Знаю, моя дорогая. Просто шучу. Я невероятно горжусь тобой. Замечательная новость! Можно, я тоже поеду на эту встречу? Или ты хочешь ехать одна?

— Конечно, я буду рада, если ты поедешь. Но вообще-то… — Она снова уткнулась в письмо. — Подожди-ка, я не дочитала. Оказывается, они сами едут сюда. Точнее, Оливер едет. И похоже, очень скоро. Повидать Роберта и навестить свой филиал. А ведь он, должно быть, изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз. Это же было еще до войны.

— Да, помнится, он тебя прямо-таки очаровал, — сказал Джон.

— Правда? — На лице Фелисити появилось выражение полного недоумения. — Не помню.

— Зато я помню. Мне тогда надоело слушать, какой он романтический, какой байронический — именно в таких выражениях ты его описывала.

— Джон Бруер, я бы никогда не употребила таких слов. Ты что-то путаешь.

— Нет, не путаю. А вообще-то, Оливер, похоже, приятный малый. Очень сдержанный.

— По-моему, сдержанность — хорошее качество, — заметила Фелисити, — особенно начинаешь ценить его, если живешь в одном доме с чрезвычайно агрессивными мужчинами.

— Это мы-то чрезвычайно агрессивны?

— Да. Пожалуй, за исключением Кайла.

— Ну, по мне, уж лучше агрессивный мужчина, чем агрессивная женщина. Селия мне показалась именно такой.

— У нее, безусловно, сильный характер, — согласилась Фелисити, — но…

— Сильный? Это девятый вал! Правда, красивый. В любом случае, дорогая, я рад за твои успехи. Нужно куда-нибудь пойти это отметить. Куда бы тебе хотелось?

— О, все равно. Куда угодно.

— Тогда давай сходим к «Дедушке Колю» на Сент-Реджис. Тебе там понравится. Отделан по последней моде.

— С превеликим удовольствием. Хочу посмотреть знаменитую настенную роспись, о которой все говорят. Работы Максфилда Пэрриша [26] Максфилд Пэрриш (1870–1966) — известный американский живописец и книжный иллюстратор. — Прим. ред. . Я слышала, она громадная.

— Громадная, это точно. Не совсем в моем вкусе, но тем не менее. А теперь, дорогая, мне нужно идти. В девять тридцать у нас очень важная встреча с архитекторами.

— По новому отелю?

— Да. Через неделю надо начинать строительство, а они все еще спорят по поводу кровли. Помнишь, я тебе рассказывал об атриуме?

— А… да. Все не могу понять, каким чудесным образом вам удалось заполучить этот проект, после того как контракт уже был заключен с «Хэгмен Беттс»?

— Да, и правда чудо, — загадочно улыбаясь, ответил Джон. — Подарок судьбы.

— В некотором роде. Тебе не кажется, что даже теперь у вас могут быть проблемы?

— Абсолютно исключено. Все нормально: финансы, строители. Единственная проблема, слава богу, — это найти время и людей, которые со всем справятся. Дом на Шестьдесят второй Уэст начинаем на будущей неделе, и теперь «Ри — Голдберг» нас тоже торопят.

— «Ри — Голдберг»?!

— Да. Им нужно престижное здание где-нибудь рядом с Уолл-стрит, и их архитекторы сказали, что контракт мы можем получить в том случае, если гарантируем, что к весне дом будет готов. Мне кажется, — добавил он, вставая и аккуратно сворачивая «Нью-Йорк таймс», — им не терпится доказать, что они всегда относились к нам с почтением. На случай, если нам вдруг взбредет в голову швырнуть в них ком грязи. В бизнесе такое случается.

— Меня удивляет, что вы согласились работать для них.

— От работы мы никогда не отказываемся, — бодро произнес Джон. — Мы представили им весьма крупную смету. Удивительно, но они ее приняли. Похоже, теперь игра пошла по нашим правилам. До свидания, дорогая. Трудись. Увидимся вечером на Сент-Реджис. В семь тридцать, и непременно надень что-нибудь эффектное. Как подобает знаменитой поэтессе.

— Ну, поздравь маму, — сказал Джон Кайлу, пока они ждали архитекторов, — теперь она у нас признанная поэтесса. Литтоны собираются опубликовать целый том ее стихов. Даже с иллюстрациями. Весной. Представляешь?

— Да, — кивнул Кайл.

Он ощутил вдруг какое-то внезапное свинцовое уныние. Там, далеко, был такой манящий мир. Книг. Иллюстраций. Поэзии. Прозы. А он жил в другом мире — конторских зданий, железобетона, кровельных материалов и строительных смет.

Кайл вынужден был примкнуть к семейному делу — другого ему просто не оставалось. На все обращения в газеты и издательства он получил отказ, а отцу просто не терпелось ввести его в совет директоров. Даже мать сказала, что строительный бизнес — это прекрасная перспектива для молодого человека, это обеспеченное будущее и, наконец, вклад в семейный бизнес, ответственность перед следующим поколением. А что может дать журналистика?

Несправедливо все-таки: для себя мама выбрала литературное занятие, а перед сыном захлопнула дверь в этот мир. Единственное издательство, которое, наверное, могло бы взять его, если бы он попросил, — это филиал «Литтонс» в Нью-Йорке. Но Кайл не решился обратиться туда и Роберта не стал просить о помощи. Ему очень хотелось бы заняться издательским делом, но только самостоятельно.

— Я хочу, чтобы ты сказала мне, что любишь меня.

— Не могу. Я не могу этого сделать.

— Почему? Ты же знаешь, что это так.

Селия это знала, очень хорошо знала.

Себастьян вторгся в нее, не только в ее тело, со всей мощью, почти неистовством, которые потрясли ее, поразили ее собственным откликом и даже спустя долгое время физически отзывались в ней вопреки разуму, эмоциям и всем чувствам. Он полностью поглотил ее. Она жила день за днем, уже не чувствуя себя вполне самою собой, а каким-то чуждым, бесправным существом, уже не блестящей, невозмутимой, гармоничной Селией Литтон, которую она знала всегда, а серой, пугливой, нервной, неуверенной в себе женщиной, каких она раньше с трудом выносила. Однако эта напасть никак не проявлялась физически: сидя за рабочим столом, в ресторанах, в собственной гостиной, беседуя с издателями, художниками, обсуждая что-то с агентами, разговаривая с Оливером о делах, профессиональных и домашних, Селия с ужасом думала, как это окружающие ее люди не видят и не слышат, что она теперь совершенно другая. Селия Литтон уже не она, а наполовину Себастьян, настолько она стала преисполнена его идей, его слов, насыщена его страстью.

Такого Селия не ожидала, не думала, что их роман, который наконец начался и в который она, точно в омут, бросилась со страхом и непонятной радостью, поглотит ее физически, овладеет ею эмоционально и даже повлияет интеллектуально. Она надеялась, что всегда сумеет сохранить контроль над собой, даже признав, что стала любовницей Себастьяна, что изменила мужу, даже глядя в лицо последствиям, лжи, эмоциональному дискомфорту и постоянному волнению. Но то, чем это реально обернулось для нее, было сродни наваждению, мании: ничто — ни действия, ни мысли, ни чувства — не интересовало ее, если не имело отношения к нему. Будучи в разлуке с Себастьяном, Селия могла думать только о том, когда окажется рядом с ним. Если же они были вместе, время останавливалось, и ничто, кроме этого, не имело значения.