Мария Свешникова - Небо № 7

Я понимала, что надо подойти и поговорить… за жизнь, а точнее за «Коммерсант».

У нас вечный секс втроем: я, он и мой мозг.

А еще мне хочется, чтобы задул ветрище, сносящий крышу и шарфы с плеч, залил дождь, портящий мэйкап и почему-то скрывающий печаль, даже от самой себя. Тогда можно было бы удалиться спасать имущество от осени, а не мысли от печали.

Я люблю дождь. Но в такую погоду неизменно приходит чувство апатии и высохших внутри тебя слез. Значит, я люблю апатию???

С ногами на кресле, кутаясь сразу в несколько шарфов, звук на мизер, чувства на random.

«Побойся дождя. Он не пройдет бесследно», — написала мне осень.

Сотни вторых дыханий открываются и закрываются.

Когда градусы идут на минус, хочется роста чувств. А они карлики.

Карлики мои чувства. Не видно их сидя за столом, что же будет, если эти чувства сядут за руль? Как же они увидят путь??? Посветите фонариком, направьте.

Я понимала, что наша с Максом связь потерялась среди баз данных МГТС и шелеста газет.

— Какую ты хочешь собаку? — спросил меня МММ, от чего я сразу опешила, подумав, что он пьян.

— Лабрадора шоколадного!

— А бернский зененхунд тебе не нравится?

— Нравится! А что случилось?

— Ты готова сейчас родить мне сына?

— А дочку нельзя?

— Не юли — ты же сама понимаешь, о чем я спрашиваю.

— Думаю, да, но мне хотелось бы быть уверенной.

— Ты хочешь, чтобы я на тебе женился? Я же пообещал — значит, я так и сделаю.

— Не в этом дело. Прошла неделя, а мы почти не виделись за это время.

— Сегодня ты сама уехала.

— Пообещай, что не будет как сейчас — что я сутками без тебя. Я не требую от тебя меньше работать, я просто прошу иногда быть со мной — даже в те полчаса после трудового дня — поговори со мной.

— Как назовем мальчика, я решил, а как девочку? — для него все было решено и просто.

Я забралась на лавку и уткнулась в него, шея к шее. Я старалась не думать о плачущей Нике в доме, я старалась думать о себе.

— Пошли спать!

— Ты уже спать хочешь? — поинтересовался Макс.

— Для Ники, а сами фильм какой-нибудь включим, поваляемся в тишине, только я осколки уберу!

— Если я согласился на собаку, это еще не значит, что я буду в субботний вечер смотреть кино!

— Как скажешь, но кличку для собаки выбираю я!

— Ладно, пошли кино смотреть! — МММ игриво шел на компромиссы, но я знала, что если речь зайдет о чем-то серьезном, то мое мнение не будет учитываться. И во многом это правильно.

Ника плачет. Я слышу и чувствую эти слезы. Я заставляю себя убрать фактор сочувствия.

Мы часто делаем что-то для других — зачастую и себе в ущерб, в тайной надежде, что эти люди поступят так же. Но они не обязаны и не должны, и когда они этого не делают, мы обижаемся сначала на них, потом на себя, и так до обиды на жизнь. А стоит ли? Может, нужно было изначально думать о себе?

Во всем доме погас свет. Мы хотели детей и друг друга, Ника — сдохнуть.

Сначала мы занимались сексом слишком страстно, забывая все недельные переживания, все иначе — без надобности покидать женщину, что-либо стимулировать — только целенаправленное семяизвержение.

Меня не покидали мысли о Нике — они прилипли ко мне, как жвачка. И мысли о детях. Я не хочу, чтобы мой ребенок был зачат под женский плач бывшей женщины отца!

— Макс, прости, я так не могу!

— Тебе больно или неудобно?

— Нет, я не могу! Я пыталась не сострадать, но мне ее жалко.

Я кубарем слетела вниз, кое-как нацепив халат, на голое и потное тело, накапала волшебный коктейль из валерьянки и пустырника Нике, укрыла вторым пледом и пообещала, что все обязательно наладится.

Она уткнулась заплаканной щекой мне в шею.

Макс сидел на ступеньках и наблюдал за этим зрелищем. Молча. Тихо.

Но мы слышали дыхание друг друга!

Есть близости, которые не разорвать. Сшиты крепко. Как джинсы Levi`s.

— Знаешь, а я, наверное, удивительная женщина, — прошептала Ника, — я научилась кричать молча!

Она это прошептала столь надрывно и голосисто, что мне показалось, что каждый полутон шепота был выверен шумометром, а встроенный эмоциональный тонометр показывал показания давления на меня этих слов — антициклон, дамочка! Антициклон!

— Что случилось, рассказать не хочешь? — спросила я Нику.

— Хочу, безумно хочу, но ни за что на свете не расскажу!

— Из солидарности к Максу? Или благосклонности ко мне?

— Вряд ли из второго.

— Могла бы и соврать для разнообразия!

— А толку? Да вы посмотрите на себя — вы же заврались вконец, он о тебе выспрашивает у Нонны Брушевской, ты у меня… Да вы хоть раз сядьте и поговорите. И не надо говорить, что ты спустилась сейчас из жалости. Мне твоя жалость не нужна, а Максу передай, что пусть заберет свои слова обратно, иначе… — Ника заразительно тревожно всхлипнула и уткнулась в подушку.

Мне безумно захотелось пройтись по магазинам. Посреди ночи. Это такое странное женское свойство — думать, что новая жизнь начинается с новой сумки и туфель, потом заглянуть в салон и поверить, что новое «я» имеет отправную точку «маникюр». И слепо верить в каждодневное начало новых жизней.

Сегодняшняя «я» умирала. Завтрашняя «я» начинала свой разбег.

По показаниям зимометра наутро должен выпасть первый снег.

Утром мы все проснулись по разным комнатам. Мне нужно было завести икону Другу из Бронкса, и я до сих пор не могла придумать, под каким именно соусом (кетчупом или майонезом) подать причину этого подарка.

Я стояла на кухне в трусах и футболке и пила молоко из пакета, как Эмиль, почесывая живот, — меня очень улыбало это сходство, и я не упустила возможности тут же об этом ему написать.

Макс со мной не разговаривал — я понимала, что поступила по-скотски, уйдя утешать Нику посередине секса. Светка бы отвесила мне хороший подзатыльник, а Друг из Бронкса еще сильнее.

— Прости меня, пожалуйста! Ты снова прав, а я дурочка! Но ты же прекрасно понимал, что я так поступлю.

— Есть такое дело, — начинал оттаивать МММ. — Ладно, проехали, вчера у всех был тяжелый день! Как твой Мишка?

— Сашка! Его зовут Сашка, ты мог бы уже запомнить! Он неважно.

— Да ладно тебе, пацан молодой — он справится, было б ему сорок — я бы еще понял переживания.

Тут я поняла, что Максу через каких-то семь лет стукнет сорок, а мне будет всего двадцать восемь. Я поперхнулась молоком, которое продолжала пить из пакета. Да к тому же облилась. Все выглядело вполне сексуально — однако ничто так не раздражает меня, как запах провизии, исходящий от тела… Уж лучше пот…

— Ты не хочешь покраситься в брюнетку? Мне кажется, тебе очень пойдет, — вдруг запел новый сонет МММ.

К такому звуковому сопровождению я не была готова и поперхнулась бы во второй раз, но, увы, молния дважды в одну цель не метит.