Эльжбета Латенайте - Апсихе (сборник)

У Апсихе, которая на больных коленях ползла по узкой улице и удивлялась, как она могла раньше заглядывать в окна, если сейчас до них — даль дальняя, опять сползли тряпки. Она пробовала обмотаться ими снова, но от тряпья мало что осталось. Подумала: пора домой.

Однажды под вечер, когда только что закончился дождь, Апсихе шла в темноте по улице. Шла-шла, пока не увидела усадьбу посредине темного луга. Строение было наполовину таким же, как остальные, наполовину — другим. Приложила палец к губам и после недолгих размышлений повернула в его сторону. Вокруг чувствовалась густая влага, которая по мере приближения к усадьбе становилась все тяжелее и тяжелее. Хотя дождь и прекратился, в воздухе звучал его будто отставший голос.

Немного осовевшая и усталая Апсихе рассеянным взглядом изучала подступы к усадьбе. Ничем не примечательное наполовину коричневое строение наполовину старой, наполовину юной усадебной архитектуры с наполовину широкими, наполовину узкими окнами, стекла которых так блестели в сумерках, что почти светились.

В воздухе висела в самом деле необыкновенная влажность, будто наполненная запахом и вкусом, точнее — запахами и вкусами, самых разных оттенков, но словно из одного источника, что-то подсказывающими, но не узнаваемыми.

Усадьбу опоясывал неряшливый забор из темных бревен и прутьев. Апсихе подошла и толкнула ворота. От ворот до дверей было всего каких-нибудь двадцать шагов. Отставший звук дождя начал понемногу усиливаться, а трава, забор, фасад усадьбы, даже воздух — все вместе производило странное впечатление, можно сказать, все вокруг пульсировало самой настоящей жизнью, которую ни с чем не перепутаешь, можно сказать — все вокруг было единым, как лапа какого-нибудь зверя. Апсихе медленно двинулась в сторону входа. Без раздумий нажала ручку наполовину зеленоватых, наполовину черноватых дверей, которая оказалась довольно теплой. Внутри было гораздо более душно, чем на улице. Помещение не назовешь ни прихожей, ни приемной, ни гостиной, ни каким-нибудь другим помещением, какое можно ожидать найти в таком строении — наполовину большая, наполовину маленькая комната, которая выглядит полной противоположностью невнятному, но чистому, просторному экстерьеру здания. Потолок был не просто низкий, он производил впечатление наполовину давящего, наполовину падающего, а пространство оказалось каким-то сжатым, размером чуть ли не с комнатенку в избушке. Внутри было особенно темно. И внутри не стало понятнее, что это за место. Более того, Апсихе начало казаться, что вся эта наполовину избяная усадьба, наполовину архитектурная подмышка была, можно сказать, центром огромного стадиона, и на нее смотрели тысячи полуголодных, полуобомлевших глаз. Она не могла понять, почему окна, которые снаружи казались наполовину узкими, но все же и наполовину широкими, здесь, внутри, были совсем маленькие, квадратные, будто окна в домике, покрытом толстым слоем снега, и с трудом пропускали жидкий свет с улицы.

Апсихе слегка согнула колено, развернула стопу, помедлила, зевнула и шагнула в глубь комнаты. В то время, когда зевала, отставший звук закончившегося дождя стал сильнее наполовину в три, наполовину в восемь раз. Но Апсихе не обращала на это особого внимания — думала, звук стал резче, потому что в зевке отпустило заложенные уши. Звук был такой, будто кто-то чавкает рядом, глотает слюну, причмокивает, щелкает языком о нёбо, будто у кого трещали суставы и хребет, а пятка терлась о пятку. Апсихе пронзил полухрип, полувой, доносившийся от схватки между волками прошлого и лисами настоящего, в этом эхе ясно выделялся сдавленный плач отдельных зверей с перекушенным горлом и бодрый звук лап, яростно копавших холмики травы; было отчетливо видно, что лисы и волки, летевшие вместе с комьями земли вверх, стали частью шкуры друг друга, а шерсть их сплошь стояла дыбом.

Перейдя комнату в несколько шагов, Апсихе увидела наполовину серый коридор, наполовину архитектурную кишку, по которой надеялась попасть в другое, возможно, более определенное своей неопределенностью место. Почему-то звук отставшего дождя и эхо схватки между волками прошлого и лисами настоящего были все еще слышны в архитектурной кишке. Апсихе шагнула вперед, все пытаясь понять, чем до нее дотрагиваются запахи. То был запах рта, чистоты, шеи, влажной заплесневелой одежды, части головы от затылка до хребта, подбрюшья и не просыхающих влажных перепонок между пальцами. Запахи перескакивали из одного в другой. Послышались скребущиеся под потолком мыши или горностаи. Звук походил на звук ногтей, обдираемых теркой, а в какой-то момент показалось, что с потолка на плечо посыпались ошметки ногтей.

Она прошла по длинному коридору и попала в куда более просторное помещение, но тоже наполненное темнотой и таким же наполовину давящим, наполовину падающим ощущением. Все хотелось прикрыть голову согнутыми руками, как будто из опасения, что с потолка посыплется штукатурка. В этом втором помещении, как, кстати, и в первом, было несколько разрозненных наполовину предметов мебели, наполовину каких-то архитектурных морщин, которые без необходимости захламляли и без того тесную комнату. Из-за очень спертого воздуха казалось, что здесь живет слишком много людей, им нечем дышать. Казалось, что через носоглотку в легкие плывет не кислород, а какой-то бурный, не заглатываемый поток. Напряженным взглядом Апсихе искала источник света, то были маленькие квадратные окна заснеженного домика в горах, скупо пропускающие и без того слабый свет с улицы. Казалось, внутри становилось все жарче и жарче, хотя Апсихе не заметила ни каминов, ни хозяев, которые могли бы обогревать дом. И тепло было не таким теплым, какое бывает в помещении, отапливаемом печкой. Оно больше походило на влажный жар, стекающий со шкур сцепившихся зверей. С волосков, плачущих оттого, что болит там, где их корни всасывают жизнь.

Казалось, что каждое ощущение без исключения, с самого первого взгляда на строение со стороны, было необъяснимо странным или даже подозрительным, и каждая мелочь была особеннее другой, привлекательной незаметным для невооруженного глаза образом. То, что в усадьбе будто бы ни о чем особенном не говорило, что было ограниченным, как идея, почему-то задерживало и останавливало на себе взгляд и со скоростью молнии соединяло бурлящие, скачущие мысли. Удивление, хотя и неизвестно почему возникшее, было тем чувством, которое сопровождало Апсихе на каждом шагу. А самая странная черта усадьбы — неуютное двусмысленное ощущение, что в один и тот же момент видны вещи, совершенно противоположные друг другу. Усадьба была полна жизни, но можно было поклясться, что в ней никто не живет. Наверное, самым точным словом, определяющим то, чем была пропитана вся усадьба и подступы к ней, было бы слово «претензия». Хотя в то же самое время здесь не было и не могло быть того, из чего эта претензия могла бы происходить, — человека или живого существа. Разве что слегка моросило претензией. Будто отставший звук дождя, обосновавшийся здесь неизвестно когда, зачем.