Борис Мещеряков - Там, где нас есть

Как часто случалось в последнее время, они сначала немного не согласились, потом слегка повздорили, потом крупно поскандалили. Что-то из жизни пропало, ушло созвучие мыслей, а голые слова стали восприниматься однозначней, поэтому жестче. Балда! Сама балда! Идиот! Дура! И вот он уже выскакивает из дома, запахивая куртку, и нервно идет к машине. Его машине, алому «мустангу» 72-го года, в отличном состоянии. Так пару лет назад уверяло газетное объявление, на самом деле скакун был слегка ржав и малость кособок. При переключении скоростей слышалось подозрительное повизгивание, а алая кожа сидений неопрятно потрескалась, но он видел перед собой мечту, а мечта не имеет изъянов.

Вбил он в это авто примерно вдвое больше денег, подарками и звонкой монетой, чем отдал автору объявления, румяному старичку с хайром, и редкой бородой, и серебряной серьгой в ухе. Теперь у вас начнется другая жизнь, напутствовал старичок, когда стартер, провернувшись несколько раз с визгом, дослал-таки искру куда ей надо, и он тронулся с места. А время? Сколько выходных было проведено в гараже, сколько вечеров. Может, тогда и начало угасать их созвучие, да оно понятно — чтоб петь дуэтом, надо много слушать друг друга, а его слух перенастроился на другие звуки.

В общем, старичок оказался прав, у него пошла совсем другая жизнь, и в целом она ему нравилась. Ему нравилось в одиночестве возиться с железками и пластиковыми деталями, заказывать по чертежам у редких мастеров что-нибудь, что не удавалось достать, эти беседы кодом для вовлеченных нравились. Да, пожалуй, ему нравилось. Иногда он напевал, иногда вел сам с собой длинные беседы, это успокаивало. Мир сложной и сильной, хоть и не совсем здоровой пока машины был организован и совершенен, прекрасный мир хромированного металла и волнующих изгибов пластмассы, не то что мир за пределами гаражей и мастерских, где другой раз черт его разберет, как все устроено и зачем.

Конечно, он расстраивался, что жена перестает его понимать, а он теряет интерес к тому, что она говорит. Но сын, у них же сын. Ах ты ж черт возьми, сын же.

С сыном не все было хорошо. Нет, он был умный и покладистый, смешной, был похож на него, но вот зубы не хотели заменяться. Молочные выпадали, а новые не росли. Они с женой вместе и порознь таскали его от врача к врачу, то в одну хорошую клинику, то в другую, побывали в разных городах и в Москве. Врачи говорили, что помогут, смотрели анализы, направляли на другие анализы, потом еще на какие-то проверки. Давали пространные объяснения происходящему. В конце всегда было одно и то же. Врач пожимал плечами и советовал трансплантацию.

В принципе, он зарабатывал достаточно, трансплантация б не разорила их, но они оттягивали — может, обойдется.

И сейчас, выскочив из дома, чтоб проехаться и успокоиться, может быть, выпить кофе в какой-нибудь забегаловке, он как-то окончательно подумал: не обойдется. Надо подыскивать клинику для трансплантации. Жаль.

Он не мог бы определить, чего жаль. В клиниках на трансплантации очередь, может, жаль, что могли б раньше записать сына, сейчас бы меньше ждали. А может, жаль было, что у сына не будут расти свои взрослые зубы, а будут ненастоящие, хотя б и ровные и белые. А может, себя было ему жаль. Всегда себя жальче всего.

Он повернул ключ в замке, мотор взревел степным табуном, и он рванул с места, испытав краткую перегрузку и мгновенное чувство полета сразу за тем, вывернул, визжа тормозами, на проспект и понесся, обгоняя попутные машины справа и слева, как придется, пренебрегая правилами. Все ж у него был быстрый как пламя «мустанг» 72-го года, немалой кровушки ему стоивший.

В стекло на скорости что-то шмякнулось. Мгновенно расплылось жемчужной кляксой с изумрудными прожилками и застыло безжизненно, мешая обзору. Проклятые насекомые, подумал он, доворачивая баранку на обгоне, потом протру. Вой двигателя, визг тормозов — вот его настоящая жизнь. А в очередь на трансплантацию запишем сына прямо на следующей неделе.

Потом, остановившись и стирая след разбившегося насекомого, он еще мимолетно подумал — что за насекомые в ноябре? Но мысль не продолжилась. В конце концов, он же не энтомолог. Мало ли что летает ноябрьскими ночами. Может, бабочка какая, а может, еще кто.

— А инопланетяне ничего так мужики оказались. Хотя с непривычки рожи будь здоров. Я к ним привык за эти две недели, вот что значит человек бывалый. Слепченко нигде не пропадет. Они говорят, нас все пугаются, приходится усыплять на время опытов, а память стирать к чертям, в людях, говорят, ксенофобия еще сильно глубоко сидит, от нее враждебность и все дела. Ты только один такой, что с пониманием. Надежда наша, говорят, на скорый контакт. Поэтому, говорят, мы тебе память стирать не будем и вернуть на место постараемся поточней. С мужиком пару лет назад нехорошо вышло, говорят они мне, мы его случайно посреди Аризонского кратера высадили, но зато по времени — тютелька в тютельку. Мужик, конечно, обалдел с непривычки, все ж Аризона, это я скажу вам, не Среднерусская возвышенность. Ой, я им говорю. Вы уж постарайтесь, а то Алинка женщина добрая и любит меня, но все ж не поймет правильно, если я ей начну рассказывать, что меня инопланетяне в день получки похитили прямо у пивной на рынке и производили надо мной опыты. Я им говорю, санитаров Алинка может позвать по неотложке, если я ей все как было рассказывать стану. Ничего, постараемся, говорит мне их главный по возврату объектов предконтакта и какие-то операции с каким-то своим устройством производит. Я тогда и не понял, чего они так радуются, что время тютелька в тютельку, хоть и вместо Пензы в Аризонский кратер мужика послали. О, пришли ко мне, потом дорасскажу.

Больной Слепченко притушил папироску о край раковины, помахал рукой кому-то внизу и, одернув пижаму, торопливо вышел из умывальной.

Во дворе больницы, прислонившись к тополю болоньевым плечом, стояла женщина лет тридцати. И занята была беседой с санитаркой Клавдией Афанасьевной. На медицинские, в основном, темы. А на какие ж еще говорить с медработником при исполнении? Вот именно.

— Да неплохо твой себя чувствует, — говорила Клавдия Афанасьевна. — Смышленый, общительный, вон свидания ему разрешают, прогулки. Я думаю, поправится. А когда поправится, перестанет ерунду молоть про инопланетян и вспомнит, откуда он в городе взялся и где его семья.

Женщина кивала, вздыхала готовно и с пониманием, но тут из дверей появился радостный Слепченко, и она, наскоро простившись с санитаркой, двинулась ему навстречу.

— Я тебе апельсинов принесла, — смущенно сказала она, подавая ему авоську с оранжевыми заморскими фруктами, — витамины тебе надо есть.