Борис Мещеряков - Там, где нас есть

Веревкин был человек одинокий. Одинокий из принципа, не по несправедливости судьбы или невезучести. Ему и одному было хорошо, поэтому в свои сорок три года он не собирался скрасить одиночество с помощью брака, а домашних животных терпеть не мог. Даже таких неприхотливых, как рыбки гуппи или, скажем, азиатская пустынная черепашка. На кой ляд ему кто-то, о ком надо заботиться и любить? У Веревкина был он сам, и он не понимал людей, у которых есть еще кто-то.

Потребность Веревкина в общении вполне удовлетворяло коллекционирование. И сопутствующая коллекционированию переписка с единомышленниками и специалистами. Причем коллекционировал он не какие-нибудь банальные марки или открытки с портретами кинозвезд, а маркированные кирпичи. Ко времени, о котором пойдет речь, коллекция его насчитывала около трех тысяч образцов и фрагментов, охватывавших период времени от Древней Византии до сегодняшнего дня.

Впрочем, византийский образец был спорным моментом. Некоторые авторитеты полагали буквы на нем не маркировкой производителя, а более поздней надписью, сделанной воином, или купцом, или даже городским озорником с помощью остроконечного предмета. Но Веревкин этих мнений не признавал и не без оснований полагал, что владеет одним из уникальных предметов. Похищения коллекции он по понятным причинам не опасался, все же спереть несколько тысяч разнокалиберных единиц стройматериала — дело нелегкое во всех смыслах. А работал Веревкин начальником смены на автоматической АТС. Питался он в столовой завода силикатных изделий, где иногда консультировал, а из развлечений, помимо коллекционирования, имелся у него старенький телевизор «Рубин», работающий, впрочем, исправно.

Таким образом, бытие его было вполне приятным и безмятежным, если бы не соседи. Причем не какие-то конкретные соседи, а то одни, то другие.

Соседи имели странную привычку создавать и прекращать брачные союзы, заводить детей и домашних животных. Иногда довольно странных и экзотических. К примеру, в восьмой квартире белобрысый отпрыск до того вполне приличной четы филологов обзавелся песчаным удавчиком, а в соседнем подъезде бездетные пенсионеры приютили у себя китайского камышового кота. Кот орал по ночам с мощью и энтузиазмом сводного хора из полусотни обычных котов, причем не в марте, а круглогодично, а удавчик периодически сбегал из террариума, и весь дом проводил несколько нервных часов, пока белобрысый владелец не найдет его и не водворит на место.

Нет, змеелюбивый подросток каждый раз терпеливо объяснял жильцам, что удавчик — существо безвредное и в некоторых среднеазиатских районах их держат вместо кошек, потому что они ласковые и ловят мышей, но это помогало мало. Жильцы нервничали, кто его знает, удав он и есть удав, хоть и песчаный, а Веревкин саркастически усмехался объяснениям и довольно язвительно интересовался, а чем кошки-то лучше. Ответить, чем кошки лучше, юный серпентолог вразумительно не мог, и Веревкин тихо торжествовал свою незаметную победу.

В общем, Веревкин не очень любил соседей, полагал их жизнь суетной и лишенной смысла, но по-настоящему у него защемило в груди от дурного предчувствия, когда в одной из квартир на девятом этаже закончился евроремонт, и туда вселилась юная семья дизайнеров модной одежды. Внешний облик «модников», как их назвал для себя Веревкин, заставлял задуматься о бесчисленных беспокойствах, которые они способны причинить себе и окружающим. И беспокойства со временем случились, да еще какие. Однако все по порядку.

Первое время модники ничем себя не обнаруживали. Они либо работали, либо где-то развлекались вдали от дома номер одиннадцать по Краснолесной, и никаких беспокойств от них не происходило. Веревкин уж и забывать начал о своем предчувствии. Но модники не дали ему разочароваться в способности предсказывать неприятности.

Для начала они родили младенца. Младенец был предметом, вокруг которого сразу зароились няни, гувернантки, медсестры и многочисленные, как выяснилось, родственники и друзья дизайнеров, тоже люди творческих профессий. Которым ничего не стоило, например, припершись в гости в два часа ночи, остановить машину посреди двора и, посигналив несколько раз для привлечения внимания, громко задать в пространство вопрос насчет точного местонахождения семьи Зелюковичей.

Ясное дело, вскоре следовало сообщение кого-нибудь из жильцов в духе: в девятнадцатой, чтоб вам сгореть! А после сообщения — бурная радость гостей. Иногда даже милиция приезжала порадоваться вместе с ними. Но Веревкин, хоть и раздражался, терпел. Несовершенство окружающего мира, увы, не было для него тайной. Но предчувствие, что это еще далеко не все, на что способны настоящие творческие люди, не оставляло его.

Младенец Зелюковичей (я ж говорил, что фамилия дизайнеров Зелюковичи, верно?) постепенно рос и постепенно, как и все почти дети, захотел себе домашнюю зверюшку. Этот вопрос обсуждался соседями широко, и Веревкин ничего хорошего не ждал.

Когда соседи завели слона, он несколько обалдел и даже, можно сказать, на некоторое время потерял связь с реальностью. Он ждал многого, но позвольте, слон? Слон — это вам не канарейка, не кот, не рыбки и даже не собака боевой породы бультерьер. Слон — это… это слон, ему не попросишь надеть намордник. Или накрыть тряпкой, чтоб не пел. Слона не пнешь, если он мешает пройти или объедает сирень в палисаднике. А сколько он может нагадить за раз, Веревкин старался даже не думать. Сколько слон ест, Веревкину было как раз без разницы, он же не собирался его кормить. Но гадские безбашенные дизайнеры завели слона, и надо было что-то делать. Надо было как-то спасать себя и свой мир от такого беспрецедентного вторжения.

Слон жил пока на газоне, прикованный за заднюю ногу толстенной цепью к внушительных размеров железному штырю, забитому в землю, как Веревкину сказали, на полтора метра. Нет, это, конечно, здорово, но не больно-то убедительными казались Веревкину эти полтора метра. Он когда-то в детстве читал, что может вытворить взбесившийся слон, и штырь не казался ему существенной преградой между его собственной жизнью и слоновьим бешенством. Жуткие картины разрушений и убийств стояли перед веревкинским внутренним взором, и он испытывал легкую панику. Нет, пока-то слон мирно стоял и хрумкал вторым ящиком грунтовой капусты, но мало ли?

Нет, надо было как-то спасать себя, и для начала Веревкин позвонил в коммунотдел ЖЭКа. Там ему велели не беспокоиться, принять валерьянки и пообещали разобраться.

Со слабой надеждой Веревкин ждал три дня, а слон тем временем все топтался посреди того, что недавно было газоном, и произвел несколько куч, подтвердивших прежние опасения Веревкина об их возможных объемах. Ясное дело, аромат кучи источали валящий с ног, и Веревкин задумался о тайном смысле выражения «пряный запах стран Востока».