Роман Сенчин - Русские (сборник)

— Ты тут один?

— Один. По воскресеньям дочка навещает. Катя, помнишь?

Топилин помнил плохо. В то лето в деревню пару раз действительно приезжала жена Версилова с девочкой, и было ей лет восемь, а может, пять…

— Привозит продукты, убирается вот, — он мотнул головой в направлении стены, где на стуле аккуратным столбиком лежало чистое бельё.

В доме действительно было прибрано — на окнах висели отглаженные ситцевые занавески, пол выметен и устлан ковровыми дорожками. В этой явно не очень холостяцкой обстановке Версилов со своими нечесаными желтоватыми космами и длинными ногтями выглядел чем-то чужеродным. Глядя на его немощь, тусклую, морщинистую кожу, легко было понять, что он давно не умывался и уж тем более не ходил в баню.

— Чего это ты так топишь, вроде зима уже…

— Один приехал? — перебил Версилов.

— Ну, в общем, да.

— А я вот мёрзну. — Версилов как будто с опозданием догонял собеседника. — Знобит всё время, температура. Утром тридцать семь, а к вечеру все тридцать восемь. Бронхит. Ты сам-то как?

Топилин не собирался опускаться до жалоб на здоровье — бог весть куда этот разговор мог завести.

— Да знаешь, хорошо. В прошлом году взял на «Кинотавре» приз за лучший сценарий, сейчас сериал в прайм-тайм идёт по Первому каналу — моя идея, ну и всё остальное тоже. Уже продолжение запустили…

Версилов снова оживился невпопад:

— Давай-ка чаю или вот — молока? У меня настоящее, из-под коровы. Будешь? — Не дожидаясь ответа, он, встал, шумно отодвинув стул, и, волоча ноги, вышел, будто Топилин говорил не с ним. Позвякивая чем-то на кухне, довольно громко, с усилием Версилов произнёс:

— Ты говори, я слушаю.

Топилину пришлось выкрикивать из комнаты:

— Сейчас работаем над новым фильмом — снимается на государственные деньги, представь себе. Борьба была не на жизнь, а на смерть.

— Борьба? — откликнулся из-за стены Версилов.

— Борьба-борьба. — Топилин усмехнулся. — За деньги. За государеву казну. Но я, то есть мы — победили. Сумели подключить нужных людей. Не безвозмездно, конечно. Теперь ведь не как раньше, Ваня. Теперь всё по-другому. — Топилин помолчал, чувствуя, что оценить его победу Версилов вряд ли сможет. — Ну и вот, книжки тоже пишутся. Я, кстати, тебе привёз последнюю — по мотивам сериала как раз, положу на стол.

Ещё с диванчика Топилин разглядел у Версилова на столе то ли бумаги, то ли книги. Отодвинув ворох исписанных листов, прочёл на обложке: «Житие Матроны Московской, составитель И.В. Версилов». Перелистнул пару страниц. «По благословению Его Святейшества…»

— И как платит РПЦ? — выкрикнул он.

— Холодное, — предупредил Версилов, на этот раз бесшумно появившись у него из-за спины. — Мне главное, чтоб на дрова хватало.

— Ты прям святой Франциск, — с наигранным пафосом произнёс Топилин. — Чувствую, растлеваешь ты работодателя. А это, Ваня, — грех!

Ледяная кружка приятно остужала руку и вместе с тем напоминала, как неимоверно жарко в доме. Топилин уже собрался отхлебнуть глоток, но взгляд его вплотную упёрся в лоб Версилова, в розовое шелушащееся пятно. Инстинктивно он поставил кружку на стол.

С того самого момента, как он вошёл в эту жарко натопленную, затхлую избу, ему было ужасно душно, но он терпел из вежливости. Теперь же, когда жабой подкралась одышка, силы закончились. Всё в доме стало тяготить, казаться уродливым и мрачным. Как мог он тут прожить целых два лета, как мог работать здесь вдвоём вот с этим? Странно. Впрочем, тогда ведь было именно что лето, солнце, молодость! Он с внутренним содроганием уставился на Версилова. Тот, приглашал остаться, заночевать. Но как при этом выглядел? И был ли это он?

Топилин поморщился, вынул из внутреннего кармана куртки книжку в ярком глянцевом переплёте, вручил её и начал отступать к двери.

— Ты обязательно мне позвони, Иван. Сейчас полно работы — если созреешь, могу что-нибудь предложить. Не пропадай. Короче, буду ждать звонка.

Обнять Версилова он не решился. Наскоро тронул его мучительно пылающую руку и, как нашкодивший кот, проворно выскочил за дверь. Второпях даже забыл прикрыть калитку.

Добравшись до машины, Топилин грузно плюхнулся на сиденье и вытер лоб. Лена настороженно принюхалась.

— Что это?

— Русский дух! — провозгласил он, учуяв, как из складок куртки веет запахом версиловский избы.

— Как от бомжа.

Топилин выкрутил кондиционер на максимум и тяжело вздохнул. А когда в комфортной прохладе климат-контроля стало легче, наконец вспомнил:

— Забыл! Представляешь? Про книги так и не спросил! Совсем сбил с панталыку старый чёрт с молоком своим дурацким…

— Каким молоком?

— Да никаким! — всерьёз расстроился Топилин.

— А ну его…

Лена покрутила ручку приёмника, нашла знакомую радиостанцию с классической музыкой, но не решилась сделать громче. Ехали молча.

Недоразумение стало забываться, как вдруг Топилин начал снова:

— А знаешь, ведь он мне всю жизнь завидовал. Он же всегда странным, ненасытным был. Когда в Старостине жили, мы ели с ним с одной сковороды, и он сначала делил яичницу поровну, быстро съедал свой край, а потом начинал отщипывать от моего. Так тихой сапой и доедал.

— Зачем? — удивилась Лена.

— Затем, что жадность. Затем, что если бы я его тогда, тридцать лет назад, не подобрал, неизвестно, под каким забором бы он оказался. Да, впрочем, в итоге всё равно там оказался — вон, видишь, как живёт? — Топилин демонстративно сунул ей в лицо рукав своей пропахшей куртки, но она успела отвернуться.

— Странные у тебя всё-таки знакомые.

— Чего же странного? — пожал плечами Топилин. — Христос заповедовал быть милосердным к падшим. Вот я и был. Он, кстати, теперь, как я понял, уверовал. А что в итоге? Чёрная неблагодарность. Книги мои где? За двадцать лет хотя бы вспомнил! Ни разу, представляешь? Это разве вера? Это лицемерие!

— Да вечно ты всем помогаешь, — махнула рукой Лена. — Пора бы уже поумнеть.

— И никакой у него не бронхит, — глубокомысленно заключил Топилин. — У него рак. И он, по-моему, врёт, что не знает. Ну что же, Бог ему судья.

— Я ведь предупреждала, зря ты к нему…

— Ну почему же зря! Всякая история да поучительна. Будет что Семён Аркадьичу рассказать…

Краем уха Топилин уловил знакомую музыкальную тему. После поворота солнце светило прямо в глаза.

Он вытащил из маленького бардачка над водительским сиденьем тёмные очки и мельком глянул на жену.

— Рахманинов. Сделай погромче…

Проводив взглядом машину гостя, Версилов отнёс на кухню не тронутую кружку молока, вылил в маленький железный ковшик и поставил на огонь.

Когда молоко запузырилось у раскалённых краёв жестянки, Версилов перелил его обратно в кружку. Первый глоток сделал медленно. Горячее молоко согревало, обволакивало горло и приносило облегчение. В груди на время переставало клокотать, дыхание как будто становилось тише. Он выпил всё. Взял подаренную книгу, провёл рукой по скользкой гладенькой обложке и отложил на край кухонного стола.