Роман Сенчин - Русские (сборник)

Все разойдутся по грехам своим, до следующей службы, придут и опять будут стоять и кланяться…

Так что им тут надо всем? Тут храм Божий. Тут Небо на земле! А кто на этом Небе стоит-то? Бабки Варвары, да Власихи, да Анатолии с Катеринами?.. Что они делают тут? Кто они? Может быть, они христиане? Может быть, они идут за Господом? Радуются? По-своему, как умеют, где-то непроглядно глубоко, внутри… совсем крохотно радуются, несмотря ни на что, о Нём? Ковыляя, и падая, и разбиваясь? Ползут, карабкаются, цепляясь за трещинки, сдирая ногти и кожу?.. Может, они и жизнь за Него отдадут? Бабка Варвара, отдаст? Неужели отдаст? И пойдёт на смерть и на муку? И дядь Паша? И баба Таня с баб Верой? И Катерина?

Вот это-то и странно. Ведь им ничего не ясно, ничто не открыто, не явлено, не гарантировано! Вот что непонятно мне. Необъяснимо.

Кто-то икнул, кто-то вышел… Нет, люди как люди. Притворяются…

Ну где ж тут Небо, Господи? Не чувствуется, хоть убей! Все стоят, все — грешные, и ничего больше нет!

Наконец настала пора «Символа веры», который, как, впрочем, и «Отче наш», все односельчане пели строго за голосом капитана. Это были его минуты. Виктор пел размеренно и громко, и все держались за ним, не вылезая и не обгоняя его, как караван за своим ледоколом. Побаивались. Но сегодня и он запнулся в середине «Символа…» и перепутал слова, а в «Отче наш» вместо «лукавого» почему-то пропел «лукававо» и расстроился окончательно.

После службы народ, бестолково толкаясь, ринулся целовать крест и руку священника, и Виктор еле сдержался, чтобы не двинуть кому-нибудь локтем. На душе было пусто и гадко.

Выйдя из храма, все увидели стоящую у самых дверей чёрную «Волгу» и несколько дорогих иномарок, а за ними и новоизбранного главу района, в окружении чем-то похожих на него людей. Виктор обошёл машину и остановился. Он видел, как послали за священником, но тот вышел не сразу, и глава района нетерпеливо оборачивался, глядя на паперть, и те, которые были с ним, тоже поворачивались в ту же сторону. Батюшка вышел, поправил крест и деловито направился к ожидающим. А Виктор, нагнувшись к водителю, сказал ему, чтобы отъехал подальше, но водитель не пошевелился. И капитан решил не усугублять неприятностей, перекрестился с поклоном храму и пошёл домой.

Глава района, показывая округу, поводил руками и корпусом, и все похожие на него, тоже как один, поводили своими корпусами вслед за ним и кивали улыбающимся розовыми головами.

— А?! — ликующе вскрикнул глава района, — каков пейзаж! Что я говорил? Смотрите, какие у меня места тут! Какое небо! Какие дали отсюда! Посмотрите мои поля… А роща, а? Куинджи! А луг? А река? А храм? Шестнадцатый век! — Он кинул взгляд на деревню. — …И народ неплохой, так что…

— Да-а, — гудели солидно вокруг него, — повезло, Виталий Никитич, красотища…

Дальше Виктор слушать не стал. Он с ходу развернулся и шагнул прямо к ним. Отец Сергий рванулся остановить его, но было поздно, капитан стоял уже вплотную к телу главы района, ухватив его левой рукой за лацкан распахнутого пиджака, а указательным пальцем правой, твёрдым, как ствол нагана, размеренно стучал в это тело, приговаривая:

— Храм — не твой! Небо — не твоё! Поля — не твои! Роща — не твоя! Речка — не твоя! И народ — не твой, понял? И пиджак на тебе — не твой, и штаны на тебе — не твои!.. Нету тут твоего!

Батюшке удалось-таки оттащить его от главы и увести от греха подальше с пригорка, вниз, через дядь-Пашин прогон, к остановке.

Дальше Виктор пошёл один, не оборачиваясь и матерясь на себя и на всё земное начальство…

Дома ждал его завтрак. Он умылся и сел за стол. Жена поставила перед ним яичницу и картошку.

— Достань-ка мне это… — сказал он.

Она открыла холодильник и достала бутылку.

Он вздохнул, налил полный стакан и выпил.

— Почему с «херувимской» ушла? — спросил он.

— Прихватило что-то, — поморщилась она.

— Опять?

— Отпустило уж маленько. Пройдёт.

Аппетита не было, он тыкал вилкой в яичницу. Шрам на щеке вздулся и покраснел.

Она смотрела на него.

И он не выдержал, рассказал ей про всё, что было у церкви.

— Отец, ну что с тобой? — сказала она, улыбнувшись. — Тебе отпуск нужен, ей-богу.

— Да при чём тут отпуск?!

— Да при том. Ну что он такого сказал? И мы так же говорим: моя деревня, мой дом, моя страна… Ну?

В отпуск тебе надо, отец, отдохнуть, а то ты совсем там чокнешься со своими бандитами.

Он отодвинул тарелку.

— Вот смотри, Алён, сколько уж лет вместе живём, а не чувствуешь ты меня… нет.

Она убрала со стола, стала мыть посуду. Он допивал чай.

— Хоть бы Андрюшка приехал со своей Оксанкой, — сказала она, — к речке сходили б.

Виктор смотрел в окно, и ничего там его не привлекало. Абсолютно.

— Отец, пойдем к речке сходим? Я приберусь только.

Виктор встал, постоял с минуту и направился к двери.

— К обеду-то придёшь? — спросила она.

Он как-то дёрнул головой и вышел.

И ушёл он за Ильинский погост, куда ходили с матерью за земляникой, а оттуда в Зубовский лес, где в затхлых и тёмных землянках обжимали с парнями девчонок, а лес почти весь в завалах после прошлогоднего урагана, корневища торчат медведями, и грибов тут, похоже, не будет. Потом гороховым полем дошёл до Каменки, совсем обмелевшей, и увидел байдарочников и палатки с навесом, а в детстве ловили тут раков и жгли костры, пугая друг друга страшными историями про утопленников…

Виктор чувствовал, что тяжесть всё ещё остаётся в душе, хотя уже не давит так сильно. Поднялся к кладбищу и нашёл два родимых холмика, матери и отца. Он огляделся, и лёг между ними на спину, и закрыл глаза. И подумалось ему, что если вот умереть, то в рай ему сейчас не попасть, это уж как пить дать, а значит, не увидит он и никогда не встретит больше ни матери, ни отца… Никогда, никогда. И они там тоже не дождутся его. Может, смотрят на него оттуда и плачут. Но в раю же не плачут, там радуются. Значит, они смотрят на него и радуются? Нет, это абсурдно, бесчеловечно…

— Помогите мне, — сказал он, — один я…

Холмики молчали. В ложбинке было прохладно, он чувствовал лопатками влажную мякоть травы и впервые — эту ровную покатость Земли, планеты…

Он открыл глаза и увидел синее-синее небо. Расслышал жаворонка…

Как будто захотелось домой… К Алёне… Он знал, что сейчас там тихо и убрано, всё на месте. Неужели это всё, что нужно ему? Неужели он настолько прост, что просто… молчаливое прикосновение жены, и взгляд, и голос?.. Неужели вот в этом Бог? Да нет, конечно! Бог — Он должен быть в другом, совсем в другом… то же самое мог бы чувствовать и неверующий.

— Господи, если мы верим и молимся, то где же Ты? Так, что б мы почувствовали Тебя, хоть чуть-чуть? Должна же быть разница между ними и нами! Я не прошу у Тебя знамений и ангелов, мне бы только хоть раз узнать, ощутить: как это — то, что Ты с нами?.. Где Ты?