Элизабет Страут - Эми и Исабель

На противоположном берегу, именуемом Ойстер-Пойнтом, селились немногочисленные доктора, дантисты и адвокаты Ширли-Фоллс. Здесь были и школа, и местный колледж, выстроенный пятнадцать лет назад вдоль Ларкиндейлова луга. Конгрегационная церковь тоже находилась по эту сторону реки. Аскетичное белое здание церкви с простой звонницей очень отличалось от католической громады с витражными окнами, которая возвышалась на холме в Бейзине. Не где-нибудь, а здесь — в протестантском Ойстер-Пойнте, ни минуты не колеблясь, и поселилась Исабель Гудроу. И никакие причины не заставили бы ее переехать в один из лиловых домиков с белоглазой Девой Марией у крыльца. Она бы просто вернулась в свой город выше по реке, вернулась туда, откуда приехала. Но счастливый случай (или Бог, как поначалу думала Исабель) распорядился так, что старый крейновский дом как раз был не сдан, и сюда, на окраину Ойстер-Пойнта, в дом на Двадцать втором шоссе привезла Исабель свою маленькую дочку.

Оказалось, в этом домике с плохой теплоизоляцией было душно летом и холодно зимой, но во всем остальном он их вполне устраивал. Домик был построен на рубеже веков и поначалу служил конюшней для нескольких лошадей. Потом его переоборудовали в сторожку, но вскоре случился пожар, и все имение Крейнов сгорело дотла. Почему случился пожар, так и осталось загадкой. Возможно, виновато замыкание электропроводки. Но ходили сплетни, что у достопочтенного судьи Крейна была любовница, которая и подожгла дом. По другим версиям, судья самолично совершил поджог, но сперва он убил свою жену, нацепил ей на голову чепец и поехал кататься за город с ее трупом.

В общем, люди болтали всякое. Но это было уже давно и неправда. Во всяком случае, наследник, внучатый племянник (ныне уже весьма почтенных лет), все отстроил заново, включая и этот самый домик. Домик много лет сдавался в аренду. Сперва в нем целое лето трудился над книгой профессор из Бостона. Потом домик снимали библиотекарша, стриженная под мальчика, и воспитательница детского садика (правда, старика Крейна жилицы смущали, и он вздохнул с облегчением, когда они съехали).

Несколько раз в домике ненадолго останавливались канадцы, прибывшие вниз по реке в поисках работы на фабрике, но старый мистер Крейн неохотно сдавал жилье рабочим, поэтому какое-то время домик пустовал.

Он оставался незанятым, когда Исабель впервые приехала в Ширли-Фоллс, чтобы предварительно разузнать, есть ли у нее возможность нормально растить здесь ребенка и найти мужа, что, собственно, и было главной ее мечтой. Маленький белый домик сейчас же покорил ее как «замечательное временное жилище». Исабель так и сказала мистеру Крейну, а тот стоял посреди гостиной, засунув руки в карманы и кивая лысиной, испещренной старческими веснушками. Он предложил Исабель покрасить стены и позволил ей самой выбрать цвет. Ей понравился неяркий, вбирающий свет колер, который в магазине назывался «Райские врата». Исабель сшила занавески, которые до сих пор висели на окнах, посадила садик на заднем дворе, уставила подоконники ящиками с фиолетовыми петуньями и розовой геранью, и старый мистер Крейн остался очень доволен. Много раз он предлагал Исабель купить этот дом на очень хороших условиях, но она всегда отказывалась, хотя у нее и осталось небольшое наследство от матери: для нее это было лишь временное пристанище.

Но нет ничего более постоянного, чем временное. Они прожили здесь уже четырнадцать лет. Порой при мысли об этом Исабель физически мутило, как будто она нахлебалась затхлой стоячей воды из пруда. Жизнь шла своим чередом, как и положено, а у нее по-прежнему не было твердой почвы под ногами, словно у птицы, сидящей на заборе. А однажды и этот забор может рухнуть, если, не дай бог, мистер Крейн умрет. Она не знала, как деликатно выспросить у мистера Крейна, что в этом случае будет с их договором об аренде. Но чтобы выкупить дом — об этом она и слышать не хотела, невыносимо было думать, что ее настоящая жизнь так и пройдет без нее где-то в другом месте.

Тем временем лишенный подвала и чердака дом совершенно не защищал от летнего зноя. И особенно этим летом. Негде было укрыться от жары, негде спрятаться друг от друга. Даже спальни под самой кровлей не могли стать местом уединения, потому что были разделены очень тонкой перегородкой. Исабель боялась оставлять вентиляторы включенными на ночь — а вдруг замкнет проводка, и поэтому душными ночами дом был неподвижен и тих, через тонкую стенку был слышен малейший шорох.

Эми лежала в трусах и футболке, свесив голые ноги с края кровати, и ей было слышно, как мать пукнула, коротко и приглушенно, словно спохватившись. Эми провела рукой по лицу и принялась вглядываться в темноту. Поднявшись к себе после ужина, она достала из ящика стола маленький дневник — подарок матери на прошлое Рождество, и записала фразу: «Вот и еще один восхитительный день прожит». Разумеется, мать прочтет ее. Она все время читала записи в дочкином дневнике. Едва развернув рождественский подарок, Эми сразу сообразила, что так оно и будет. «Я подумала, в твоем возрасте хочется иметь что-то в этом роде», — сказала мать, но то, что она при этом избегала смотреть дочери в глаза, открыло правду. «Какой красивый! — ответила Эми. — Спасибо, мамочка!»

Поэтому Эми всегда была начеку. Она писала, к примеру: «Сегодня мы со Стейси приятно провели вместе ланч», что означало: они выкурили по две сигареты в рощице за школой. Но все лето Эми каждый вечер писала в дневнике одну и ту же фразу: «Вот и еще один восхитительный день прожит». Она в тринадцатый раз аккуратно вывела эту строчку прямо под датой, а потом бросила дневник под кровать и улеглась на спину. Она слышала, как с размаху защелкнулась дверца буфета, знала, что мать сейчас пойдет в гостиную и будет листать «Ридерз дайджест», покачивая ногой. Эми чувствовала, что черная тетива между ними до сих пор (и всегда) на месте, теперь она протянулась из ее спальни прямо к матери вниз. И вот Эми внезапно встала и крикнула, свесившись с перил: «Мама, а Стейси беременна. Вот что я хотела тебе сказать».

Итак, дело сделано.

А теперь — темнота, ее мать пукнула в темноте, обеим некуда деваться. Разве что уснуть, но в такую жару уснешь нескоро. Эми уставилась в потолок. Фонарь над крыльцом на ночь не выключался, его свет проникал в окно: прямо над Эми на потолке расплылось пятно размером с подстановочную тарелку. Всего лишь потеки: зимой на крыше подтаял сугроб, и это была катастрофа. «Какой кошмар!» — выдохнула той ночью Исабель, стоя в дверях комнаты Эми. «Какой кошмар, ужас какой!» — она произнесла это, как будто вид расплывающегося пятна сейчас будет стоить ей жизни.

Но для Эми это было напоминание, словно друг, причиняющий боль, потому что именно той зимой — в январе, за день до случившегося она познакомилась с мистером Робертсоном.