Михаил Веллер - Гонец из Пизы, или Ноль часов

Вернувшись из портовых складов к обеду, то есть к полудню, Ольховский поставил ногу из машины на набережную — и так остался сидеть. Капля пота, прохладно щекоча, сползла по затылку.

Над крейсером был красный флаг.

Через секунду-другую пустота в животе потеплела, а пульсы в висках забились тихо и быстро: произошел вдох-выдох. Флаг был маленький, обгрызенный, хотя цвет имел однозначный. Трепался он на кормовом шлюпочном выстреле и должен был обозначать не политический вызов, а ничего более страшного, как «ведутся водолазные работы»…

— Вам что, нехорошо? — спросил водитель.

— Кажется, пронесло пока,— с нервным смешком ответил Ольховский.

Однако закон парных случаев являет себя не только в реальных событиях, но и в субъективном восприятии событий внешне не связанных. Сигнал тревоги может быть послан через любую мелочь. Предчувствие оправдалось прямо у трапа.

— Товарищ командир,— с партизанской преданностью доложил вахтенный,— тут ребята губернатора с корабля скинули!

Он переминался от небрежности и восторга.

Ольховский не понял услышанное, но по мере проявления в мозгу картинки челюсть его отвисла.

— Что? — горлом спросил он.

— Ну, может, честно говоря, не самого губернатора, тут какие-то хмыри приперлись из мэрии.

— Кто?..

— Да-а мелочь пузатая, слуги народа… от Кардена. Вы не волнуйтесь.

— И что?

— Ну, ребята высказали претензию.

— Какую претензию?!

— Ну, что зарплату четыре месяца не давали. И вообще.

— А мэрия тут при чем?! Вам что, городского заработка мало?

— Наглые, крутые… Ну, не сдержались.

— Что сделали-то? Ну! И за это — за борт?! Суки, суки, идиоты, Боже… Где они?..

— Ну, за борт только хотели. Свистели там, слова, естественно. В общем, сцена из «Броненосца Потемкина».

За грудину Ольховскому вставили выгнутую металлическую пластинку вроде обувного рожка. Его уложили в каюте. Прибежал доктор, роняя валидол, валокордин, нитроглицерин и валерьянку. Завоняло скорой помощью. Ольховский запил этот коктейль коньяком и глубоко затянулся. Доктор закудахтал.

— А ты где был?

— В изоляторе. Занят по службе, товарищ капитан первого ранга! Иванов руку авторучкой проткнул — проводил процедуру, обеззараживал…

— Старшего помощника!

Колчак вломился с боцманом, направляя его движение отработанной хваткой за шиворот. Кондрат услужливо семенил, симулируя беспомощность под железной рукой старпома.

— Вот! — предъявил Колчак, брезгливо разжимая пальцы. Кондрат покачнулся как бы потрясенный.— Он был на палубе! Докладывай… капитан Блад, понимаешь… губернатора он прогнал!

Губернатора, слава Богу, среди изгнанных чиновников не было: молве хотелось рисовать грезу. Были какие-то вторые лица с какими-то гостями города. Почему начальство «Авроры» не предупредили — никто не знал, обычная неувязка, какой-то клерк или секретарша кому-то не передали или забыли позвонить.

— Ну, они, значит, впираются на палубу. А команда вся здесь, мы же после обеда в город на дежурство идем. А они все такие в фирме, парфюм французский, и один командует так мичману Куркину, нагло так: где начальство? Подать немедленно! А тот им: а в чем дело, вы кто? А эти — мол, помощник губернатора, тут гости, почему командир лично не докладывает и вообще не обеспечивает, короче с угрозой так! Куркин: командир занят. Я дежурный, чего надо? Вежливо, товарищ капитан первого ранга! А тот его матом! А у Куркина же семья, вы знаете, а зарплаты полгода нет, он и отвечает: как, говорит, удачно, с самим почти губернатором встретиться, а вы знаете, господин зам губернатора как вас там, что у вас военные моряки ночными сторожами подрабатывают, потому что семьи кормить нечем? Ну, в общем слово за слово, а тут еще Бубнов проходил: а, говорит, вы еще моряков пошлите милостыню собирать! А тут Хазанов вылезает с камбуза компот остужать, ну, вы ж его знаете: забыли, говорит, чем кончается, когда команду тухлым мясом кормят? {20} 20 … чем кончается, когда команду тухлым мясом кормят? — Начало восстанию на броненосце «Потемкин» Черноморского флота (1905) положил отказ матросов есть борщ из протухшего мяса. А если вообще без мяса?! И Сидорович подвернулся, он же сейчас без очков, как крот: с кем это, говорит, вы тут базарите? Кончай базар, гони их с корабля, шляется шваль всякая, а тут и за борт оступиться можно запросто! А Бубнов говорит: вот ебнуть… простите, товарищ командир! — по вашей мэрии из шести дюймов, то-то вы обосретесь… простите, товарищ командир! Ну, вот…

— А ты что?!

— А я что… Тут старший по званию был, я только следил, чтоб без рукоприкладства… по возможности. Я же понимаю.

— Кто старший был?!

— А капитан-лейтенант Мознаим кормовую лебедку проверял, он тоже пришел.

— А он что?!

— А он стал кричать: а вы знаете, что у вас морские офицеры, которые щитом родины воспитаны, на макаронах сидят и мазут воруют!

— Старший помощник! Я не слышал, где были вы!

— В низах, Петр Ильич. Мне не доложили.

— Товарищ командир, мы же действия товарища капитана первого ранга представляем, решили лучше не беспокоить, лучше уж сами как-нибудь…

— Как-нибудь — как?!

— Ну, свистеть в общем стали. Ну там несколько слов, может. Но это больше работяги свистели, по-моему, они тоже вылезли. В общем, прогнали.

— О Господи,— сказал Ольховский.— Вот и бунт. Суки, суки, идиоты, ну вообще!.. повесить всех!

Ждали с тоской и трепетом, что раздастся грохот сверху — и всех накроют. Неужто — не успели?.. Все валилось из рук.

К счастью, никаких громов из мэрии или Управления флота не воспоследовало. Очевидно, мэрцы сами сочли за благо, что моряки с крейсера не стали развивать успех и преследовать их до стен родной мэрии, осадив ее с плакатами типа «Воров — на фонарь» при поддержке сочувствующих граждан. Смех, позор, хлопоты, лишние расходы: худой мир дешевле обходится — на то он и мир, на то и худой.

Для себя осталась память о хорошем настроении и ожидании тревоги, а для истории — строки в мемуарах Иванова-Седьмого «Сквозь XX век»:

«Всколебалась вся толпа. Сначала пронеслось по всему кораблю молчание, подобное тому, как бывает перед свирепою бурею, а потом вдруг поднялись речи, и весь заговорил корабль.

— Как, чтобы допустить такие мучения на русской земле от проклятых недоверков? Чтобы вот так поступали с матросами и офицерами? Да не будет же сего, не будет!

Такие слова перелетали по всем концам. Зашумели балтийцы и почуяли свои силы. Тут уже не было волнений легкомысленного народа: волновались все характеры тяжелые и крепкие, которые не скоро накалялись, но, накалившись, упорно и долго хранили в себе внутренний жар.

— Перевешать всю жидову! — раздалось из толпы.— Перетопить их всех, поганцев, в Неве!