Альфред Дёблин - Горы моря и гиганты

Дальше к югу, до Ютландии и окрестностей Гамбурга, продвинулись различные стрекающие, в том числе медузы (с сильными щупальцами-руками), которые сцеплялись между собой и образовывали мощные плоты. На суше, на песчаных побережьях беспорядочно перемещались, подчиняясь своим первобытным инстинктам, гигантские желеобразные существа. Их тела, которые под благодатным гренландским светом были бесцветно-прозрачными, в холодных морях стали походить на яичный желток с кроваво-красными прожилками. Такие чудовища катились-шипели; судорожно сжимались, прыжком перелетали вперед. Снова и снова сокращая свои тела, разбрызгивали вокруг себя слизь. Нависали над реками, всасывали воду. Но здешняя вода лишь отдаленно напоминала ту, которой они некогда наслаждались: она была тяжелой и холодной — безлюбой. Медузы пытались ее сосать, а потом выплевывали. Их щупальца шарили в поисках камней, запихивали камни в ротовое отверстие. Столь грубую пищу медузы переварить не могли, и камни просто проваливались сквозь гастральную полость. В итоге призрачные существа уплощались. На землю капала их буро-фиолетовая кровь. Словно гигантская паутина, оседали они на ютландские ландшафты.

Всякий, кто прикасался к нитям такой паутины или на кого попадали брызги пузырящейся крови, мгновенно менялся. Овцы кидались лакать эту кровь. И языки у них разбухали, вываливались наружу, падали на траву: увеличиваясь в размерах, перекрывая друг друга. Животные не могли сдвинуться с места, дергались, пытаясь оторваться от своих же языков, и почти сразу умирали от удушья. Другие овцы, тараща глаза и жалобно блея, облизывали красную разрастающуюся плоть, вылезавшую из пастей уже пораженных животных; под воздействием ядовитого сока у них самих распухали нёба, глотки. Расширялись, выгибались куполом… Вскоре на шеях — слишком слабых, чтобы выдержать такой груз — уже качались огромные головы, превышающие по объему и весу все туловище. И овцы падали на землю, трепыхаясь всем телом — теперь лишь маленьким довеском к голове. Быстро погибали и те животные, которые чересчур жадно глотали кровь медуз: их тела ребра позвоночники по прошествии нескольких часов лопались из-за раздувшихся внутренностей.

Под Гамбургом впервые большая эпидемия такого рода разразилась среди людей. Ее жертвами стали поселенцы и горожане. Кровь и слизь подыхающих чудищ, разбрызгиваясь, проникала в дома. Те, у кого обрызганными оказывались голова, рука, нога, мгновенно теряли сознание. Разрастающиеся части тела их удушали. Человека, которому брызги попали, допустим, только на кисть руки, все равно высасывала, в его же комнате, тяжело набухающая масса плоти: одна эта ладонь с пальцами постепенно заполняла все помещение, тогда как остальная часть руки и вторая рука, ноги, туловище уменьшались-уменьшались и в конце концов совсем съеживались. Сердце уже не билось; мертвый побелевший человек — размером не больше кулака, или яблока, или картонной коробки — лежал под дымящейся гигантской рукой, волоски на которой выглядели как копья, надломившиеся о жесткие стены.

Безумная сцена разыгралась в одной маленькой деревне — с крестьянкой, которая схватила курицу, чтобы отнести в курятник. Голова квохчущей птицы, ее обрызганные кровью лапы начали быстро расти, и женщина не могла их оторвать от своих рук, от фартука. Под этим грузом крестьянка упала; птичьи когти продолжали прорастать сквозь руки пронзительно кричавшей, отбивавшейся, но вскоре впавшей в беспамятство жертвы. Птица лежала на крестьянке, росла на ней, была уже больше человека. Точнее, росли птичья голова и лапы. Но и туловище еще жило, каким бы жалким оно ни казалось: потому что лапы укоренились в теле крепкой тучной женщины. И разрастающиеся части курицы высасывали из нее питательные вещества. Женщина же — внутри своей одежды — скукоживалась. Она в конце концов умерла; даже голова исчезла, провалившись в вырез воротника, скрывшись за линией декольте. Рукава — пустые оболочки; кальций из костей уже высосан… Лишь через много часов прекратился ужасный рост птицы. Птица и сама была мертва, сожрана частями своего тела.

В то время нередко можно было наблюдать, как свиные уши или морда быка прорастают сквозь стропила хлева; животное жалобно ревело, потом замолкало. Повсюду попадались потерявшие сознание, издыхающие существа, которые еще продолжали расти…

На западной окраине Гамбурга, у моря, чудовища опустошали целые районы города. Чрезвычайные меры, которые принимал сенат, не приносили пользы, а только усугубляли беду. Зажигательные снаряды, губительные лучи разрывали животных на части, но сами эти части еще какое-то время тащились вперед, разбрызгивая кровавую жижу (пока жизнь в них не прекращалась совсем); и, увлекая за собой других раненых существ, растаскивали их по улицам. Возникали отвратительные гибридные формы. Обгоревшие деревья, к верхушкам которых прилипли длинные космы волос, а над этими «султанами» дыбятся человечьи головы: мертвые жуткие лица размером с сарай, мужские и женские. Хвостовой плавник какого-нибудь морского чудища, случайно попав в пригород, собирал вокруг себя груды неодушевленных предметов: бороны телеги плуги доски. В эту перемещающуюся разбухающую курящуюся испарениями массу втягивались целые картофельные поля, бегущие собаки, люди. Она вырастала как на дрожжах, выше и выше; растекалась по пашням, расплавленной лавой катилась вперед, уничтожая все на своем пути. И повсюду из этой округлой, как тесто, массы торчали древесные стволы или отдельные листья величиной с сельский домик. Из этой темной, с просверками, субстанции торчали и человеческие руки-ноги, нередко — покрытые темной корой, с растопыренными, как у листьев, пальцами. Длинные гривы волос развевались над поверхностью тестообразного существа — дымящегося извивающегося слизня ; волосы были свалявшимися, как войлок, с застрявшими в них потолочными балками и усиками растений. По впадинам и всхолмлениям этой катящейся массы еще передвигались повозки — запряженные лошадьми телеги, с которых соскакивали люди. Соскочившие с трудом отрывали ноги от вязкой жижи, но вскоре проваливались в нее, прилипали; лошади тоже останавливались, освободиться от упряжи они не могли; люди барахтались рядом. Лошади, обрызганные жижей, начинали расти — сперва только копыта, задние ноги; казалось, животные встают на дыбы, но на самом деле тела их растягивались. Исступленное ржание замолкало, вытаращенные глаза — налившиеся кровью шары — вваливались обратно в глазницы. Лошади сучили передними ногами. Были ли они уже деревьями ? Питались ли теми листьями, кустиками, пучками травы, что торчали у них из пасти? Между лошадиными ребрами вдруг высовывался конец дышла. Кучер как бы вырастал из облучка — вместе с напирающими деревьями, срастаясь с ними. Потом всё, что помещалось на спине такого Прачудища, вдруг размягчалось и оседало, образуя одну ровную поверхность…