Альфред Дёблин - Горы моря и гиганты

Через две недели этого скандинава представили бельгийским сенаторам. Его сопровождала толпа людей, которые ради необычного происшествия вылезли из своих подвалов. Он проповедовал о чуде турмалиновых полотнищ. В них, мол, заключена душа всего живого… Ростом он теперь был почти как средний человек его возраста; пошатывался, казался чрезмерно возбужденным, но явно посвежел; кожа — сразу после несчастья почти черная — стала прозрачно-бледной, сквозь нее просвечивали кровеносные сосуды. Кожа блестела; волосы, светлые и густые, свисали до плеч. Тен Кейр в подвале брюссельской ратуши недолго слушал странного фантазера; но распорядился, чтобы однорукого скандинава доставили к нему домой. Мгновенно соединив в уме жутких земноводных и полотнища, Тен Кейр задумался, нельзя ли использовать турмалин как оружие против этих тварей. В тот же день он написал о встрече со скандинавом Делвилу.

Вернувшись из опустошительного похода против переселенцев, Делвил надолго застрял в Лондоне. Уже в первый вечер он договорился с Теном Кейром, что хранилища турмалиновых полотнищ будут отныне находиться под особой охраной: к ним никого не следует подпускать и наружу не должны просачиваться слухи о таящейся в турмалине силе, о том, что полотнища еще ее не утратили. Скандинава по распоряжению Тена Кейра в ту же ночь схватили и изолировали. Распространившиеся было слухи о чудесном выздоровлении человека, которого чуть не убили ящеры, Тен Кейр пресек, объявив их вздорными фантазиями. Комиссия, состоящая из физиков и биологов, осмотрела те сети, что хранились в Уэльсе. Делвил, как член комиссии, тоже там побывал. Его не покидала одна безумная мысль: в этих сетях заключены силы, с помощью которых можно одолеть первобытных бестий, и не только их! Делвил внутренне подсел на эту мысль, как на крючок. Он ненавидел этот мир, эту землю, подстроившую ему такую подлость, эту фантастическую — дурацкую — безудержную силу, которая вдруг воздвиглась перед ним и бросилась в атаку, как дикий бык. Не для того люди научились презирать поля, выбрасывать выросшее на них зерно, не для того отказались от скота, который сам размножается, чтобы терпеть подобные безобразия. За этим кошмаром угадывается месть Земли, но насладиться местью ей не удастся. Как самодовольно возносились вверх исландские горы, как грохотали и изливали лаву тамошние вулканы! Но люди их разрушили, сравняли с землей. С ними произошло то же, что в годы Уральской войны происходило с гордыми авиаторами, которых посылали в полет, но внезапно кто-то будто выдергивал из-под них воздух… и мощный летательный аппарат оказывался бессильным; то же, что с кораблями, которые в какой-то момент не могли плыть дальше, потому что под ними уже не было моря. Исландию принудили пережить то, что пережили когда-то эти корабли и авиаторы.

По распоряжению Делвила турмалиновые полотнища переместили в подземные лаборатории. Физиков, хоть они и происходили из правящих семейств, он под угрозой смерти заставил заниматься этой опасной работой: вся власть была сосредоточена в его руках. Этим ученым — мужчинам и женщинам, спасшимся от уничтожения первобытными тварями, бежавшим с поверхности земли — теперь не оставалось ничего иного, кроме как приблизиться к страшным сетям, которые, собственно, и породили такое бедствие. Делвил — за последние недели совсем поседевший, сильно осунувшийся — ежедневно вызывал их к себе. Они отчитывались. Все они разделяли его ненависть к чудищам; но злились и на него самого. Они, ежедневно являясь к нему с отчетом, не знали, что он за ними наблюдает: доискивается, не открыли ли они чего-нибудь такого, что позволит им возвыситься над ним. Говорил он только о своей ненависти к чудищам, о необходимости защитить британские города предприятия людей. Ни слова о том, что на самом деле он замышляет месть, собирается уничтожить целый материк. Он хотел бы поступить с этим материком так же, как скандинав Кюлин поступил с исландскими горами: расшатал их… и они вспучивались, пока не лопнули. Так же и он, Делвил, заставит лопнуть Гренландию: от основания и до самого верху, вдоль и поперек. Когда-то персидский царь велел бичевать море, потому что оно разбило его мосты: как хорошо он, Делвил, понимал сейчас этого царя!

Чудища появлялись с севера, с нерегулярными и непонятными перерывами. Их трупы заражали море. Делвил со своими помощниками работал в Лондоне, под землей. Для опытов они использовали животных и людей. Делвил ощутил прилив счастья, осознав, что наконец научился без ущерба для полотнищ размельчать их и эти маленькие фрагменты — в виде кружков, листков — прививать живым существам. Он взревел: «Эти бестии! Меловой период! Возрождение мелового периода! Что с того. Пусть приходят. Чем больше их будет, тем лучше. Пусть они всё хорошенько прочувствуют».

Тен Кейр отважился-таки перелететь через Дуврский пролив. Делвил принял его, окруженный своими физиками; первым делом обнял; и зашептал ему на ухо:

— Я больше себя не стыжусь. Кризис вот-вот закончится. Боже, что это было за время! Я, Тен Кейр, можно сказать, не жил. Посмотри на меня, на мое лицо: за два месяца я состарился лет на двадцать. Они за это поплатятся. А я буду снова здоров. Здоровее, чем прежде.

— Вы, Делвил, уже далеко продвинулись?

— Давай станем братьями. — Он потянул брюссельца в сторону; вместе они двинулись по длинным, как улицы, подземным переходам. — Хотя я ничего не забыл. Помнишь, Тен Кейр, как ты обошелся со мной, когда однажды я тебя навестил, еще до гренландской экспедиции? Нет, все правильно. Ты со мной обошелся правильно. Я в то время еще заигрывал с поселенцами. А ты мне вправил мозги. Так и надо было, Тен Кейр. Я тебе благодарен. Я в то время едва не потерял себя. Едва не подался к этим собакам. Случись такое, как бы я сейчас выл от страха перед амфибиями и ящерами! Но теперь у меня уже нет причин стыдиться себя. У тебя тоже, Тен Кейр… брат мой Тен Кейр. Считай, что мы стали братьями. Пробил наш час. И я счастлив, что дожил до него. На моей совести Гренландия, Исландия. Я хочу отяготить свою совесть еще больше. Пусть они боятся меня.

— Кто должен тебя бояться, Делвил? Мы победим этих тварей. И всё.

— Нет, не всё. Эго ты говоришь, не я. То, что случилось со мной…

Глаза Делвила остекленели; Тену Кейру вспомнилась их встреча в Брюсселе — как Делвил, сидевший на низкой скамеечке, вдруг поднял кулаки, простонал: «Не по мне они. От всего сердца тебе говорю: не по мне. Можешь считать, их уже сейчас нет». Делвил добился своего. Он их ненавидит. В голове Тена Кейра мелькнула мысль: «Делвил сам чем-то напоминает этих серых, внушающих ужас тварей». Как же изменилось лицо лондонского сенатора с тех пор, как они виделись в последний раз! Черты стали малоподвижными, глубже впечатанными; кожа приобрела пепельный оттенок бетонных стен, среди которых он теперь живет; жесты — медленные и внушительные, а не порывистые, как прежде; голос — ровный, без модуляций…