Альфред Дёблин - Горы моря и гиганты

Через Волгу никто из лазутчиков не переправлялся. Многие из них погибли, ибо пренебрегли правилами осторожности. Группа за группой возвращались эти люди назад, отягощенные непонятной душевной болью. Мрачные, ибо в восточные города они попадали… как метеоры, которые, падая, отдают свой огонь.

Английские и континентальные города-государства к концу войны осуществили то, что хотели: отбросили от себя массы своего же населения — в непомерно разросшуюся армию «Б», которая подверглась немилосердному истреблению. Правительства инсценировали мнимые азиатские атаки, используя для этого множество летательных аппаратов, посылали тысячи беззащитных людей на невозделанные поля Румынии и Польши. Новое оружие испытывали на живых объектах. На десять летательных аппаратов желтолицых, которые под Панамой были сбиты ураганными бомбами и ракетами, пришлись сотни тысяч белых авиаторов, погибших от таких же ураганных бомб. Жесткой и не склонной к колебаниям была диктатура отчаявшихся правящих элит. К тому времени, когда от Мертвого моря до Ладожского озера, через Херсон Полтаву Могилев Псков Валдай, пролег взрывной горнопроходческий пояс (параллельно такому же азиатскому), подобные пояса уже неоднократно опробовались: пересекали землю Валахии [38] Валахия — область на юге Румынии, между Карпатами и Дунаем. , долину реки По, Вестфалию, Уэльс, отравляя газами и уничтожая посредством взрывов целые полки ненужных солдат.

И вдруг на неисчерпаемо изобретательные в отношении новых игр города обрушились подлинные известия о войне. Лазутчики, источающие мрачные настроения, растворились среди человеческих масс. В Лондоне, других английских и континентальных градшафтах открыто заявила о себе диктатура. В Лондоне дело обошлось вообще без борьбы. Раллиньон и его боевые части, нанеся всего два или три удара, овладели всеми пищевыми и оружейными фабриками Парижа Лилля Шалона Орлеана. Вышинская, при прохождении через шлюзы Панамского канала пострадавшая от японских нервно-паралитических лучей, относилась к немногим тогдашним жертвам, которые после недолгого кризиса выздоровели. Она сохранила и ум, и волю, но ее ноги теперь вяло висели в инвалидной коляске; ее все еще напряженное, сияющее лицо, властный глубокий голос привлекали людей, и ей удалось у себя в регионе сломить сопротивление колеблющегося сената, забрать в свои руки фабрики и оружие.

Над всеми ожидающими перемен, полнящимися гулом городами в этот момент явил себя лик мертвых ландшафтов. Неприкрыто явил он себя. Ни у кого не было желания что-то скрывать. О поражении не сообщалось. Настораживало, однако, вот что: в повседневной жизни ничто не изменилось. Молодежь, мужчины и женщины, вожди — перед войной все они поднимали знамена, кричали о своей непобедимости. Пламя, земное, зажатое в человеческих ладонях, достигающее небесных светил… — да вот же оно, на Русской равнине, от Урала до Валдайской возвышенности. Земля растерзана, реки иссякли, люди деревья животные истреблены. Кошмарная мертвая земля. Все это было работой юношей со знаменами. Это они умели. В этом и заключалась тайна их аппаратов, тайна запертых в подземелье чудодейственных природных сил. Вернувшиеся моряки подтвердили: то, что ученые сообщали о воздушных и водяных ураганных бомбах, о генераторах коротковолнового и длинноволнового излучения, об огнеметах, — не сказка. Но эти орудия не принесли ничего хорошего. Люди, как и прежде, слонялись но городам, наслаждались цветниками в теплицах, развлекались азартными играми, смотрели цирковые представления. К чему же тогда новые орудия? Несостоятельными оказались те юноши, те дамы и господа. Смехотворными — их знамена. Они умеют лишь терзать землю, отравлять города. Стоит им захотеть, они могли бы разрушить и свой, Западный мир.

Лазутчики, вернувшиеся с Востока, были людьми из этих же городов. Массы спокойно впускали их в себя. Но у вернувшихся были такие глаза, такие лица… Они разговаривали сами с собой, как помешанные, кричали вскидывали руки, прикрывали ими глаза… Эти ландшафты, эти вырванные из своих русел гигантские реки… Леса, пашни, кишение животных и людей: прочь. Были города, где таких вестников убивали, в припадке беспомощной самоистребительной ярости, потому что вестники пробуждали в слушателях неприятные чувства. Многие вестники были настолько погружены в себя, настолько привычны к мирному образу жизни и играм, расслаблены (как и сами массы), опустошены отвращением и страхом, что могли только бродить по улицам и плакать. Как если бы их наказали, и потому они жалуются, призывают к покаянию, рассказывают о своем несчастье — с таким видом поднимались они на подмостки, заходили в залы и ратуши, обращали к людям свой зов. Так стенал герой из древней поэмы [39] Имеется в виду Ахилл, в одном из набросков романа названный по имени. , у которого убили любимого друга, а над телом надругались, бесстыдно его обнажив. То был отголосок крика звериных и человеческих орд, бежавших от огненной стены, которая надвигалась с Урала; тысяч людей с Азовского и Мертвого морей, стиснутых в единую толпу; тех казаков киргизов славян, крестьян и женщин, которые смотрели на иссиня-черную поверхность моря — пока мигрирующие полчища мелких тварей вырывали землю у них из-под ног, а за их спиной, треща-пламенея, катилась, придвигаясь все ближе, огненная стена. И сейчас угрюмые раскормленные массы городских жителей сами себя стряхивали в муку потерянности. Так вулкан счастливо неистовствует безумствует, насмешничая и блаженствуя, потому что внутри него поднимаются разрушительные силы — раскаленная лава, от которой он освобождается, которую широким потоком изливает на землю. Градшафты тоже могли бы сжечь своих правителей: они хотели на этих правителей излиться, им отомстить. И там, где города не управлялись сильными сенатами, в самом деле с быстротой беглого огня вспыхивали мятежи, разрушались магистрали и фабрики.

Несмотря на все эти события, мир между Западным Кругом народов и азиатами заключен не был. Не произошло ничего. Война просто сдохла — как животное, которому перерубили топором шейный позвонок.

Государства задыхались. Каждый градшафт боролся за свое существование.

ПЕРВЫМ консулом в Берлине стал Марке. Во время Уральской войны он был разведчиком при технических войсках. Возвращаясь из черного Крыма, заполоненного умирающими людьми, издыхающими лошадьми собаками лисицами кошками, он пролетел над опустошенной Бессарабией, над тихими Бескидами [40] Бескиды — система горных хребтов в северной и западной части Карпат, расположенная на территориях Польши, Украины, Словакии и Чехии. . Когда приблизился к Берлину и начал снижаться над старым Бернау [41] Город в Германии, в земле Бранденбург. , увидел человеческие массы, которые дожидались его в осенних аллеях, между плантациями и древесными питомниками. Повсюду были расставлены мегафоны. Приземлившись возле своего дома, он, приветствуемый ревом толпы, без единого слова дошел до двери, захлопнул ее за собой. Этот человек, чья коричневая форма сохранила едкий запах отравляющих газов и пожарищ, позвал обеих дочерей и сперва долго невозмутимо рассматривал их — девушки плакали, гладили руки лицо оцепеневшего отца, — а потом потребовал, чтобы они лишили себя жизни. Оцепененье его периодически прерывалось всхлипами стонами.