Альфред Дёблин - Горы моря и гиганты

— Теперь ты покажи мне, на что способен. Покажи свое умение!

Тот сидел неподвижно, бессвязно что-то бормотал, обратив к Мардуку растерянное перекошенное лицо.

— Не бойся, Ионатан, ничего плохого с тобой не случится. Мне ты можешь довериться. Я ведь специалист. Я твое открытие оценю по достоинству.

— Мардук. Кого вы загнали в тот лес? Женщин — тоже? Там что — все, кто был захвачен в плен?

— Все! В клетке со львами. На арене.

— Все? И женщины тоже?!

— Все. Сорок два человека. Но они ведь могли бороться. Львов и тигров там не было. Были… просто деревья, против которых они боролись. Они боролись за новую веру. Я устроил новое избиение христиан. Нет, избиение антихристиан .

— Мардук! — невольно воскликнул Ионатан; и заплакал, и поднял руку к лицу.

Старший продолжал:

— Да. Антихристиан. Роль христианина принял на себя я. Я не собираюсь потворствовать этим язычникам и их идолам. Они все сдохнут.

— Мардук. Моя мать была там.

Тот поднялся, с выпученными глазами; сжал кулаки, погрозил Ионатану:

— А если б даже твоя мать была там… Если б твоя жена и дети были там… Если б ты сам был там… Что с того? Вы должны это почувствовать на себе. Должны почувствовать. Ни один не спасется. Может, и я не спасусь. Хорошо, что мы обречены чувствовать это так остро. Ха, теперь ты, ты сам почувствовал это на своей шкуре! И прекрасно. Прекрасно. Замечательно, что все они были там.

Однако зубы его стучали, на него напал жуткий озноб. Этого он не хотел, так обратилось против него самого, так поразило его оружие, направленное против других. Он оборонялся, но змея обвила ему руки и ноги. Теперь вот он наверняка потеряет Ионатана…

Мардук споткнулся о своего друга, наклонился к нему:

— Разве мое изобретение не великолепно? Скажи. Мы же с тобой знатоки. Равных нам нет. Что ты скажешь по поводу леса там, внизу? Меж стволов нет ни одного просвета. Этот лес — как шкаф, в котором все досочки пригнаны одна к другой. Не чудо ли?

Он потряс Ионатана за плечи.

— Если ты не ответишь, худо тебе придется. Я тебя… оставлю в живых. Чтобы убить, когда сочту нужным.

— Сделай это. Мардук. Будь ты проклят! Сатана!

— Это я-то буду проклят? Я — Сатана?

Ионатан, потеряв сознание, повалился набок. Мардук носил на груди серую капсулу, на цепочке. Теперь он сорвал капсулу, открыл, высыпал себе на пальцы зеленый порошок. Наклонился, чтобы просунуть его меж побелевших Ионатановых губ. Но вдруг стряхнул весь порошок с пальцев, бросился на бесчувственное тело, прижался лицом к ключице лежащего; Мардук еще стонал, изливал свою ярость, когда другой закряхтел, с усилием приподнялся.

Теперь они стояли на земляном холмике друг против друга. Перед ними, за стеной, чернела лесная масса. Они обменялись взглядами.

Мардук, сквозь стиснутые зубы:

— Я готов, готов предоставить себя в твое распоряжение. Я… Сделай это, тебе ничто не помешает.

Ионатан, хрипло:

— Какой мне прок, если ты умрешь.

— Делай что хочешь.

Две недели колесил Ионатан по балтийскому побережью. Потому что не мог смотреть ни на землю, ни на деревья. Мардук тем временем укреплял свою власть над Берлинским градшафтом. Потом Ионатан — загорелый бледный исхудавший спокойный — явился к нему в дом, подал руку, предложил свои услуги. Мардук долго его рассматривал:

— У меня нет права распоряжаться жизнью этого города. Есть только право распоряжаться своей жизнью. Ты хочешь его присвоить?

— Я не хочу ничего другого, кроме как помогать тебе.

Старший опять помолчал; потом медленно проговорил:

— Что ж, в таком случае ты уничтожишь те дома и те предприятия, где еще стоят наши — ваши — аппараты. Они пока не полностью уничтожены. И даже не полностью выявлены. И еще ты назовешь имена известных тебе мужчин и женщин, которые с вами сотрудничали и которые пока живы.

Стройный молодой человек выдержал его взгляд. Он назвал много имен. Мардук дал ему в сопровождение тридцать вооруженных охранников. Через несколько часов, в светлый полдень, Ионатан с пятнадцатью мужчинами и шестью женщинами снова стоял перед консулом. В зеленом костюме и светло-синем пальто — том самом, которое было на нем, когда Мардук повел его в лес, и с тех пор так и не очищенном от земляных пятен.

В той мягкой и сдержанной манере, какая появилась у него после возвращения с побережья, Ионатан уселся рядом с Мардуком, распахнул пальто, стал выкликать каждого из арестованных по имени. Прежде чем допрос подошел к концу, он изменился в лице и, побледнев, повалился вперед. Вечером его не было, когда допрошенных — пятнадцать мужчин и шестерых женщин — отвели куда-то на задворки и ликвидировали.

На следующий день, ранним утром, консул в черном шелковом пальто, опустив большие задумчивые глаза, ровными шагами шел по городу. Дул теплый ветер. С глухим рокотом проносились над головой летательные аппараты. Огромные площади. Гигантские металлические быки — с ножом в боку, упавшие на колени — молчали на своих каменных постаментах. Толпа обтекала Мардука. Трибуны, будто парящие в воздухе, открытые стадионы, на которых девушки и мужчины гоняют палками мячи… Выкрашенные ярко-красной краской дома, с мачтами и вымпелами, где раздают искусственные продукты, на крышах — изогнутые маяки для грузовых летательных аппаратов… Выходы станций подземки поблизости от главного продовольственного склада; нарастающий гул и жужжание поездов, идущих от фабрик и центральных складов, — и тех других поездов, с нижних ярусов, которые пересекают районы продобеспечения по радиальным веткам или обходят по периферии и от которых можно подняться по шахте к любому дому. Дерзко прогуливающиеся мужчины южного типа. Небрежная походка, посвистывание, сигарета: это потомки мулатов — с серыми лицами, приплюснутыми носами; победоносное великолепие белых женщин; тупо-деловитое мельтешение тех, кто здесь уже пообвыкся, их апатичное спокойствие, когда они сидят за столиками кафе, пьют или курят: их тихие голоса, почти не меняющиеся выражения лиц… В золотисто-желтых таларах по улицам проходят священники, напевая-выкликая-заманивая. Горящие глаза Мардука останавливаются на каждом встречном. Дыхание у консула неуверенное, прерывистое. Как странно, что женщины отступили в тень… Они изменились быстрей других: похоже, после прекращения великой смуты они утратили тонус, вновь встроились в роль матерей, даже прислужниц мужчин. Ионатан, облаченный в золотисто-желтый шелк (как священник), с непокрытой каштановой головой, легко шагает рядом с консулом, улыбается, поймав его отчужденный взгляд. Ионатан хочет уехать из города; Мардук его отговаривает:

— Перетерпи это. Не отстраняйся, Ионатан. Хотя я понимаю тебя. Мы все живем под чудовищным давлением… Оглянись вокруг.