Альфред Дёблин - Горы моря и гиганты

Потом войска Мардука напали на гигантское скопление жилых домов и фабрик — Ганновер. За несколько дней они уничтожили все, чем славился этот город. Взрывали-опустошали; изгнали десятки тысяч жителей. По Брауншвейгу Хильдесхайму Вольфенбюттелю Целле прокатились орды внушающих ужас и отвращение бранденбуржцев, которые из всех культурных достижений окружающих стран позаимствовали только оружие и взрывчатые вещества. Голод и смерть приходили в наводненные ими городские ландшафты. Бранденбуржцы были немногочисленны, но все, как на подбор, с крепкими мышцами и костями; одежду они носили грубую. Селились в разоренных завоеванных городах. Нравы их тоже были грубыми. Темные лошадки, продукт смешения многих рас, за время правления Марке и Мардука слившиеся в особую породу. Те жители западных градшафтов, которые вступали с ними в контакт, убеждались: они угрюмо-озабоченны, агрессивны — находящаяся в состоянии брожения, пугающая человекомасса. По Люнебургской пустоши — вдоль рек Аллер и Везер — теперь бродили, ездили верхом, передвигались на машинах бранденбуржцы. Они редко одерживали победы с помощью оружия и аппаратов, которые таскали за собой: предпочитали всякие хитрости, бесшабашную удаль, самую грубую силу. В то время берлинский сенат уступил власть предводителям таких орд.

ГРАДШАФТЫ европейского континента в двадцать седьмом столетии все пришли в беспорядочное движение. То, что началось в Берлине в консульство Марке — обособление от окружающих государств, взрыв центральных энергостанций, — одновременно происходило и в других западных городских ландшафтах, где-то более, где-то менее интенсивно. Связи с соседними государствами все-таки поддерживались, хоть число партнеров и сократилось; скелет существовавшего прежде гигантского организма — международного сообщества — пока не развалился. Чудовищными были в последующий период судьбы градшафтов на юге и на западе: уничтожение или разложение огромных человеческих масс; заключенные в порыве отчаянья союзы некоторых государств против других, тиранических. Однако повсюду уже начиналось обратное движение. Умные, активные, лишенные сомнений лондонцы умели управлять этим движением на континенте. Теперь, через двадцать или тридцать лет после завершения Уральской войны, речь могла идти лишь о том, чтобы восстановить — на новых началах — содружество народов.

Лондон пытался заручиться поддержкой опасного Мардука. Консул Берлина, который через помощников поддерживал связи с другими столицами, пользовался большим уважением у сенатов европейского континента, враждовавших между собой. Бесперспективность его усилий была очевидна для всех. Но когда он расширил территорию Берлинского градшафта, это вызвало страх. Фрэнсис Делвил и Нельсон Пембер из лондонского сената, а также госпожа Уайт Бейкер решили нанести ему визит. Все трое были политиками сильными и лукавыми, закаленными в борьбе с народными массами; они очень хотели перетянуть Мардука на свою сторону, но отнюдь не собирались терпеть его власть. В похожем на государство обширном регионе городского ландшафта Берлин они, вопреки своим ожиданиям, не обнаружили угрюмых отупевших кнехтов — закабаленное безоружное население. Брандербуржцы говорили о консуле с гордостью и любовью. Когда трое чужеземцев пролетали над этой землей, они видели внизу похожие на крепости лагеря, а еще — странные, не известные им сооружения, несомненно предназначенные для войны. Уже давно не ревели в других градшафтах металлические быки, появившиеся после Уральской войны; здесь же они взревывали повсюду, здесь время будто остановилось. Здесь редко попадались опустившиеся бездельники, безучастные авантюристы. По малонаселенному району между Эльбой и Одером передвигались на удивление энергичные мужчины и женщины, которые приспособились к фанатичным взглядам Мардука, не воспринимали его правление как тиранию и которым он без каких-либо опасений мог доверить оружие.

В здании ратуши, переполненном воинственными охранниками, трое посланцев оказались наконец перед высоким седым мужчиной, который встретил их в знаменитом приемном зале консула Марке, стоя возле пирамиды черепов, на фоне картины с изображением огненной Уральской войны. Фрэнсис Делвил, кивнув на черепа, заметил, что, похоже, в этой стране ничего не забывают. Мардук, протянув ему худую руку, холодно улыбнулся: дескать, не от них это зависит, что они не могут забыть. Консул был в коричневом камзоле, вокруг шеи — свободно повязанный шелковый шарф, широкие концы которого спадают на грудь. Он сказал: как эта коричневая ткань, пока на нее падает свет, никогда не забудет быть коричневой, так же и он, консул, просыпаясь поутру, не может не помнить о событиях прошлого.

— Но коричневая ткань выцветает, — возразил Фрэнсис Делвил, когда все сели. — Она постепенно сереет, да и вообще может прохудиться.

— Я не был бы человеком, если бы уподобился ей, — равнодушно и не поднимая глаз ответствовал консул. А через некоторое время, когда все четверо смотрели на ужасную картину с изображением пылающих шахт, Мардук продолжил свою мысль: — Да даже если бы я мог: ради чего должен я забывать? Вы приехали, чтобы поговорить со мной. В чем же вы хотите меня убедить?

Делвил:

— Просто увидеть тебя, Мардук, уже дорогого стоит.

— Да нет, не в этом дело, — перебил его, шевельнув рукой, Мардук.

Делвил:

— Мардук, мы пролетали над всем градшафтом. Ничто не препятствовало тому, чтобы мы увидели, что хотели. Ты расширил свои границы. Мы видели работающих мужчин и женщин. Это произвело на нас впечатление. Только одного мы не поняли: к чему все это. Ты умный человек. Ведь такого рода усилия тщетны. Нам стало жалко и тебя, и этих людей. Мы не видим никакого смысла в том, что вы делаете.

— Продолжай.

— Что происходит в Марселе, и Флоренции, и Чикаго — я имею в виду непрестанную междоусобную борьбу, которая то затихает, то обостряется, — тебе хорошо известно. Мы всегда радовались, что ты остаешься нашим единомышленником и не ведешь такой замкнутый образ жизни, как полагают некоторые. Что ты думаешь об этих междоусобицах? Какое средство против них можешь нам посоветовать?

— Кто вас уполномочил заботиться о Чикаго или Флоренции?

Госпожа Уайт Бейкер попросила у консула разрешения высказаться.

— Я тебе отвечу, Мардук. Разумеется, наше право вмешаться основывается не на том, что мы господствуем над Чикаго и Флоренцией и, вероятно, могли бы их уничтожить. Просто эти города себя губят. И мы не можем бросить их на произвол судьбы.

— Ну так и пусть они себя губят. Разве ты, Уайт Бейкер, не слышала, что существует смерть? И как ты ее себе представляешь? Какие знамения предвещают смерть, как выглядит умирание? Взгляни на упомянутые тобой города — и на другие, которые ты не упомянула, в которых еще не проявились наихудшие, самые страшные признаки смерти. Именно так смерть и выглядит. Поэтому дай им спокойно умереть.