Кевин Брокмейер - Краткая история смерти

Один человек сказал слепому, что обходил пузырь (он называл его «кругом») каждое утро, прежде чем отправиться на работу. Каждый день пропадал очередной кусочек города, и прогулка становилась короче. Он работал зубным врачом — когда слепой открыл рот и зевнул, он сказал: «Дальние зубы у вас просто в ужасном состоянии. Приходите как-нибудь, и я посмотрю на них получше». Уходя, дантист оставил визитку с идеальной матовой поверхностью. Для пальцев слепого она была нечитаемой, поэтому он ее выбросил.

Спустя некоторое время люди начали сравнивать исчезновение частей города с переходом, предполагая, что город тоже переживает некоторое его подобие, прекращает собственное существование, перетекает из одной сферы бытия в другую. Хотя эта метафора была не самой яркой, она, разумеется, распространилась, и слепой думал, что в ней есть доля истины.

Если кто-нибудь упоминал о переходе, слепой неизбежно заговаривал о пустыне. Он ничего не мог поделать. Пережитый опыт чуть не сломал его, и он не сомневался, что об этом-то точно не забудет.

Однажды, после долгого утра, проведенного в парке, он проходил мимо открытой двери ресторана и услышал, как двое спорят, считать ли обитателей города телами или душами.

— Разумеется, мы — тела, — сказал один. — Тела, и ничего более. Ты когда-нибудь слышал, чтобы души ели гамбургеры и хот-доги? Или чтобы у души свело ногу посреди ночи?

Второй ответил:

— Откуда тебе знать, что может быть и чего не может быть с душой? Ты что, уже не первый раз умираешь?

— Есть всемирная история исследований о душе. Люди писали об этом на протяжении тысяч лет, Пакетт. О чем, по-твоему, там речь? О строении души, вот о чем. Создание концепта с нуля. Я изучил вопрос не хуже тебя, и вот что я скажу… — Послышался двойной гулкий стук — спорщик похлопал себя по груди. — Это — не душа.

— Но послушай, — перебил второй, — все, кто писал о душе, сходятся лишь на том, что она высвобождается из тела, когда человек умирает. Таково основное положение, если не ошибаюсь.

— А кто сказал, что мы не воплотились заново?

— Я говорю. Я. Здесь и сейчас.

Слепой понял, что в самую суть их дискуссии закралась ошибка. Они путали душу и дух. Многие используют эти термины небрежно, подменяя ими друг друга, как будто нет никакой разницы, но ведь дух и душа — не одно и то же. Тело — материальная составляющая человека. Дух — нематериальная. А душа — просто связующее звено.

Так в детстве говорил ему отец — священник Первой Христовой церкви; хотя слепой уже давно перестал верить в Бога — или по крайней мере в учение Первой Христовой церкви, — разница между духом и душой не утратила для него смысла. Когда человек умирает, связующая нить в виде души обрывается. Остаются только тело — кучка минералов и праха — и дух. Душа — всего-навсего результат их взаимодействия, точь-в-точь как рябь, которая возникает на поверхности воды, когда дует ветер. Если убрать ветер и воду, рябь исчезнет. А если нет? Слепой подозревал, что тогда появляется так называемое привидение. Привидение — то, во что превращается душа, задержавшаяся дольше положенного. Рябь без воды и ветра, связующая нить, отделенная от тела и духа. Но слепой не был привидением. Он хорошо это понимал.

Ему захотелось подойти к столику, за которым сидели спорщики, и прервать их, сказав: «Джентльмены, я, возможно, тело или дух, но уж точно не душа». Впрочем, разговор уже двинулся дальше, и теперь мужчины говорили о чем-то другом.

Слепой услышал, как стул заскрежетал по полу. Кто-то молол перец на ручной мельничке, какая-то женщина смеялась и шлепала ладонью по столу.

Где-то зазвонил звонок.

На гриле шипел жир.

Птицы пели ближе, чем когда бы то ни было.

Слепой снова перенес внимание на улицу и пошел дальше. Вечером он заснул, сидя на высоком табурете за кухонным столом. Проснувшись на следующее утро, он почувствовал холодный пластик под головой и неподвижность воздуха и не сразу вспомнил, где находится. Слепой инстинктивно полез в кожаную сумку, в которой, сколько себя помнил, носил ключи, смену обуви и документы. Но конечно, ее не оказалось на месте. Он потерял сумку в пустыне, в числе многих других вещей, заодно с очками и большей частью рассудка. И ему редко их недоставало.

Ветер перестал дуть, но, должно быть, что-то раскачивало дерево за окном: слепой слышал, как покрытая почками ветка кизила осторожно касалась стекла. Мягкий, чистый, мерный звук трости, постукивающей по земле. Слепой вспомнил, как в последний раз пользовался тростью — целую жизнь назад. Когда ему было восемь или девять. Вскоре после того как Мэри Элизабет бросила монетку в крышечку термоса. Он сошел со школьного автобуса на углу квартала, когда услышал, как по хрустящей траве чужого газона подходят несколько мальчишек постарше. «Почему ты слепой? — спросили они. — Эй, ты. Почему ты слепой?»

Он никогда не знал, как ответить. Несомненно, мальчишки опять дразнились, но всегда оставался шанс, что им действительно интересно, что они и впрямь в кои-то веки пытаются понять, и слепой опасался ранить их чувства. Он думал: стали бы они спрашивать, если бы не хотели знать? Наверное, нет. Иначе в чем смысл?

Слепой попытался ответить:

— Мама сказала, это случилось, когда я родился. Меня положили в инкубатор и дали слишком много кислорода.

Мальчишки отчего-то рассмеялись, и он заподозрил, что им все-таки неинтересно знать. Они стали твердить слово «инкубатор».

— Инкубатор? Он сказал, что его положили в инкубатор? Когда он был маленьким, его положили в инкубатор — ну ни фига себе.

Потом они замолчали, и кто-то спросил:

— И тебя часто кладут в инкубатор? Каждый день?

Он смутился:

— Нет, только тот один раз…

Это вызвало второй приступ смеха и возни. Вскоре мальчишки принялись толкать и его, и слепой неуверенно решил, что, возможно, они приглашают его поучаствовать в общем веселье — посмеяться над шуткой, какова бы она ни была. Он тихонько, на пробу, захихикал, но смех прозвучал скрипуче и незнакомо, гораздо ниже тоном, чем обычно.

Слепой сглотнул. Он подождал, пока голоса вокруг стихнут, а потом сказал:

— Мне пора домой.

Ему преградили путь.

— Эй, какая у тебя классная трость. Можно глянуть?

— Не стоит.

— Слушай, старик. — Ботинок зашаркал по асфальту. — Ты меня обижаешь. Так с людьми не разговаривают.

Другой мальчишка сказал:

— Да ладно, пацан, брось. Дай ему свою палку поглядеть. Он отдаст.

— Ну да. Я просто хочу посмотреть.

Третий добавил:

— Ты же не хочешь, чтобы мы подумали, что мы тебе не нравимся, а?

Сначала слепой не поверил — с какой стати? — но потом в сознании затеплилась надежда, что, возможно, они говорят правду, и не важно, как часто мальчишки его обманывали. Он знал, что даст им трость. В душе слепого жил маленький человечек, который стучался в сердце и твердил: «Верь людям. Никого не обижай. Верь людям. Никого не обижай». Иногда он пытался заткнуть уши и не слушать, но в конце концов всегда повиновался.