Д. Томас - Белый отель

«Она тут совершенно ни при чем!» — воскликнула пациентка полным страдания голосом. Здесь у нее вырвалось любопытное признание. — «Раз уж вам так интересно, вы были правы, я описала первую ночь с мужем. По крайней мере, часть, о которой вы говорите. На самом деле, я как бы выделила из себя двух женщин. Понимаете, я лежала тогда и думала, что, надели меня Бог хоть малой толикой жизнерадостности подруги, сохранившей оптимизм несмотря на все испытания, я не дрожала бы от волнения и страха».

«Отчего вы так волновались, фрау Анна?»

«Боялась, что не оправдаю его ожидания».

«Понимаю. Он, разумеется, верил, что женился на девственнице, а вы опасались, что обнаружится правда».

«Да». — Она коснулась крестика.

Я заявил, что не хочу напрасно тратить время, не собираюсь больше выносить ее постоянную ложь, и если она не проявит полную откровенность, нет никакого смысла продолжать анализ. В конце-концов, с помощью подобных угроз, мне удалось вытянуть из пациентки правду о недолгой семейной жизни. Ее интимная сторона оказалась не просто неудовлетворительной, а ужасной, — сущим кошмаром, по крайней мере, с ее точки зрения. Во всем повинны галлюцинации, не оставлявшие в покое всю жизнь, но в тот период изводившие постоянно. Они возникали, как только начиналась интимные действия, носили навязчивый характер, описанный в «дневнике», и различались только в деталях. Пожар в отеле, наводнение и бурю можно связать со смертью матери; два других видения, падение с огромной высоты и похоронную процессию, которую поглощает земля, она объяснить не в состоянии; последняя картина чаще других преследовала ее, вызывая особый ужас, поскольку пациентка страдает клаустрофобией.

Фрау Анна полагала, что ее муж ничего не замечал. Попробуйте представить себе, заявила она, какая пытка переживать это, и в то же время изображать счастье! Можно ли было при подобных обстоятельствах сохранить брак, не причинив ужасное зло мужу?

Пациентка извинилась за то, что не рассказала обо всем раньше, объяснив свою скрытность нежеланием создать впечатление, будто она пытается очернить мужа. Она продолжала утверждать, что ни в чем его не винит. Муж проявлял нежность, терпение и умение. Ей нравились ласки, предшествовавшие сношению, точнее, сначала нравились. Сознание неизбежного появления галлюцинаций вскоре заставило с ужасом ожидать даже некогда приятных моментов интимной жизни. Вообще, заявила она, это все совершенно неважно, поскольку галлюцинации лишь предупреждали о том, что, как уже говорилось, ни при каких обстоятельствах ей нельзя зачать ребенка. Даже coitus interruptus не давал абсолютной гарантии.

В Гастейне она примирилась с невозможностью иметь детей, что послужило причиной восстановления здоровья. Она ощутила способность сублимировать желания и потребности. Однако зловонная Вена вновь вызвала их к жизни, и болезнь вернулась.

Теперь придется признать, мрачно подытожила она, что безоблачное счастье двух влюбленных из «дневника» никак не соотносится с ее семейной жизнью; лишь описание катастроф «автобиографично». Фрау Анна заметила, что, если искать среди персонажей подобие мужа, то это немецкий адвокат по имени Вогель. Я выразил удивление; пациентка сказала, что не понимает, почему изобразила его такими черными красками, она отдала бы все, чтобы перечеркнуть написанное. Муж и его родственники действительно выражали умеренно антисемитские взгляды, однако не так часто и в гораздо более мягкой форме, чем большинство других. Никаких столкновений на данной почве у них не происходило по той простой причине, что она не сочла нужным сообщить супругу о таком незначительном факте, как наличие еврейских корней. [15] Отец Анны полностью отказался от традиций своей семьи, и в результате она совершенно не чувствовала себя еврейкой. Однажды она назвала себя «среднеевропейской христианкой». То, что она изобразила достойного человека в таком карикатурном виде, очень расстраивало пациентку. Чтобы успокоить ее, пришлось объяснить, что подобное отношение совершенно естественно: ей пришлось причинить ему боль, что в свою очередь заставляло страдать ее; став невольной причиной душевных терзаний, он вызвал ее гнев.

Раскрыв сексуальные проблемы семейной жизни пациентки, я сумел выявить еще один неприятный эпизод ее прошлого. После того, как я дал ей изучить недавно опубликованную историю болезни, [16] *«Из истории детского невроза („Человек-волк“)» (1918). Фрау Анна даже не подозревала, как много аспектов в ее собственном случае и в истории болезни упомянутого здесь пациента обнаруживают полное совпадение. Вполне возможно, что однажды она столкнулась с ним на лестнице, задержавшись у меня дольше обычного за обсуждением обстоятельств его болезни. она неоднократно выражала желание обсудить со мной маниакальное пристрастие упомянутого там пациента к coitus more ferarum (как правило, со служанками и женщинами определенного поведения). Этот предмет чрезвычайно заинтересовал ее; разумеется, я вспомнил об эпизоде, описываемом в самом конце ее «дневника». Развивая тему, я выразил удивление, что подобная форма полового акта, к которой обычно не прибегают люди из приличного общества, стала ей знакома. Подобный вопрос она восприняла болезненно, дыхание нарушилось. Оправившись, она рассказала об инциденте, связанном с А., студентом, от которого она забеременела в Петербурге.

Он произошел во время воскресной поездки на яхте по заливу; эпизод, который ранее она описывала как самое светлое воспоминание о своей петербургской любви. Их отношения продолжались уже примерно три месяца, между ними сформировалась одухотворенно-романтическая связь, остававшаяся, по выражению самой фрау Анны, «белой». На яхте было примерно двенадцать молодых людей. Поездка началась довольно спокойно и приятно. Они развлекались, чередуя политические дискуссии с неумеренным употреблением горячительных напитков, имевшихся в изобилии благодаря богатому отцу А. Затем, на второй день плавания, Анна и ее друг серьезно поссорились из-за мадам Р. Преподаватель пригласила девушку, в числе других учениц, к себе домой, чтобы посвятить день интересной беседе и другим культурным развлечениям. А. обвинил Анну в том, что она продала душу эстетизму. Положение усугубилось тем, что он с другими членами кружка признал необходимость насилия в политической борьбе. Муж мадам Р. был убит взрывом бомбы, предназначавшейся какому-то государственному деятелю; Анна своими глазами видела последствия террора, — одиночество и горе своей любимой учительницы. Она заявила А., что покидает группу.

Одурманенным алкоголем, охваченный яростью, А. совершенно преобразился. Он больше не был юношей, которого она любила. Приятная прогулка на яхте приобрела зловещий смысл, став кошмарной реминисценцией «Бесов» Достоевского. А. тыкал сигарой ей в волосы, всячески угрожал. Анна заявила, что между ними все кончено, и отправилась в свою каюту, чтобы выплакать горе. Потом она уснула. Через некоторое время ее разбудил шум. Проснувшись, она увидела ужасную и унизительную сцену. Лежа на соседней койке, А. и еще одна девушка из их группы, совокуплялись. [17] Несомненно, в позиции «сзади», о которой я говорил выше. Нисколько не смутившись, А. принялся осыпать Анну оскорблениями и издевательствами. Ясно, что он разбудил Анну намеренно. Она не стала дожидаться, когда яхта причалит. Пациентка с детства хорошо плавала; она прыгнула за борт и добралась до берега.