Ребекка Маккаи - Запретное чтение

Меньше чем через час мы стояли в аптеке, и я называла женщине за прилавком настоящую фамилию Иэна. Нас попросили посидеть и подождать, и, пока Иэн листал журнал «Бон аппети», оценивая каждую фотографию возгласами «Ням-ням!» или «Бе-е!», я тихо паниковала, почему к нам так долго не выходят — возможно, нас просто держали здесь, чтобы к аптеке успела подъехать полиция. Да и вообще, сколько времени нужно, чтобы просто принести готовый ингалятор с лекарством? Тут ведь не надо дожидаться, пока автомат отсчитает нужное количество таблеток.

Через двадцать минут нас все-таки подозвали к прилавку, доплатить сверх страховки понадобилось всего тридцать долларов плюс семьдесят девять центов за шоколадный батончик, которому, вероятно, предстояло стать моим обедом. Женщина за прилавком спросила, нет ли у меня вопросов к фармацевту. У меня их не было. У меня была масса вопросов к консультанту по части этики, но к фармацевту — ни одного.

Мы не успели выйти из аптеки, как Иэн уже снял крышку с баллончика с ингалятором, пшикнул из него три раза в воздух, а потом вставил в рот и надул щеки, как рыба-еж. Теперь, когда мы получили лекарство и это оказалось так легко, я злилась на себя, что так долго с этим тянула. Я подумала, что моему революционному складу сознания, пожалуй, не помешала бы равная доля русской отваги или, по крайней мере, немного безбашенности вместо унаследованной по материнской линии еврейско-американской осторожности. Представьте себе Вуди Аллена, который возглавляет Атаку легкой бригады [72] Атака легкой бригады (The Charge of the Light Brigade) — катастрофическая по последствиям атака британской кавалерии под командованием лорда Кардигана на позиции русской армии во время балаклавского сражения 25 октября 1854 года, во время Крымской войны. Она вошла в историю также благодаря стихотворению Альфреда Теннисона «Атака легкой бригады». . Вот такой я была.

Я не смогла открыть дверь машины: ключ не подходил. Я попробовала еще раз, а Иэн подергал ручку со стороны пассажира. Я снова и снова, как идиотка, тыкала ключ в замок.

— А почему у нас на заднем сиденье пятьдесят стаканчиков из-под кофе? — спросил Иэн.

Мы сломя голову бросились к машине, которая на самом деле была моей и стояла через три парковочных места от своего двойника. Иэн нырнул в заднюю дверцу, я поспешно вырулила на главную улицу и поехала на север прочь из города. Иэн, наверное, подумал, что мы убегаем, потому что попали в неловкое положение, ведь владелец машины мог увидеть нас из окна аптеки. Я тоже беспокоилась, что он мог нас заметить, но не потому, что мне было неловко, мои причины для беспокойства были куда более мрачными. Меня немного согрела мысль о не профессионализме нашего преследователя: выбрался из машины и пошел покупать себе туалетные принадлежности, вместо того чтобы сидеть и следить, куда мы двинемся дальше. Может, конечно, он зашел в аптеку, чтобы арестовать нас, или сфотографировать, или схватить и увезти Иэна. Но нет, я с облегчением представляла себе, как мистер Гель бродит по аптеке с зеленой корзинкой и наполняет ее ватными шариками и новым гелем для волос — и понятия не имеет, что мы уже уехали.

Я радовалась, что теперь у нас есть план: поскорее уехать из Вермонта. С другой стороны, я немного беспокоилась, что у меня не осталось серьезного медицинского обоснования, чтобы отвезти Иэна домой, и теперь мне нечем будет оправдаться, если понадобится срочно от него избавляться. В какой-то момент можно будет попробовать спросить — так, между делом, — не готов ли он повернуть обратно в Ганнибал. Но очень важно выбрать удачный момент. Если я буду задавать вопрос несколько раз, он упрется и ни за что не ответит утвердительно. К тому же мы еще не закончили. Что именно мы не закончили, я толком и сама не знала. Наверное, не закончили менять представление Иэна о жизни. Не спасли его окончательно.

Я отломала от шоколадного батончика половину и протянула ему. Откусив от оставшейся части крошечный кусочек, совсем как Чарли Бакет, я позволила шоколаду раствориться на языке и испытала высочайшее наслаждение от этого лакомства, ставшего проклятием нашего рода. («В Советской России не ты ешь шоколад, а шоколад — тебя!»)

Иэн проглотил свою половину в два укуса.

— Прямо как заново родился! — объявил он. — Но знаете что?

— Что?

— Я себя прекрасно чувствую, меня смущает только одно: я не знаю почему, но от вас пахнет как-то… Типа, дымом.

Около одиннадцати часов, когда имена мелькавших за окном городов стали французскими, Иэн протянул руку с заднего сиденья и положил мне на плечо 50-долларовую купюру.

— Вы, наверное, уронили, — сказал он.

— Где ты это нашел?

— Торчало вот из этого карманчика, — ответил он, имея в виду карман на спинке моего кресла.

Я взяла купюру и вгляделась в лицо Улисса Гранта, как будто надеялась, что президент-полководец честно расскажет мне, откуда он тут взялся.

— Это, наверное, из тех денег, которые ты добыл на Черч-стрит, — предположила я.

— Нет. Мне только тот парень с веточкой дал стодолларовую купюру, а остальные давали обычную мелочь.

Я успела было подумать, что Иэн, возможно, стянул эти деньги из кассы в деревенском магазине, а может, они с самого начала хранились у него в рюкзаке, но это была самая хрустящая и чистая купюра из всех, какие мне доводилось видеть, у нее даже уголки были острые. Если бы десятилетний ребенок подержал ее в руках хотя бы пять минут, она бы уже так не выглядела. Предположить, что эта бумажка пролежала у меня в машине два года, никем не замеченная, тоже было бы странно, тем более что для бывшего хозяина, любителя фастфуда и австралийского футбола, она была уж слишком безупречно чистая. Значит, ее оставил здесь Гленн — другого объяснения у меня не было. Я запирала машину даже на самых глухих стоянках Вермонта. Я прикрепила купюру на приборную панель как амулет на счастье.

Трасса, которая вела к Канаде, оказалась узкой сельской дорогой, вдоль которой тянулись фермы, но машин на ней было так много, что даже образовалось что-то вроде пробки. Я чувствовала, что Иэн заскучал там у себя на заднем сиденье, но он не желал это признавать и продолжал утверждать, что вид Канады за окном стоит того, чтобы лишних двадцать минут просидеть в машине. Вдруг он ткнул пальцем четко на восток, в сторону от дороги, где вдали виднелась высокая белая церковь.

— Большая зеленая церковь! — закричал он, потому что на нем снова были его зеленые очки. — Давайте съездим туда!

— Ладно, — согласилась я и нашла съезд с трассы, по которому можно было подъехать к церкви напрямик. Очень может быть, что это был последний съезд перед границей, и я вздохнула с облегчением: если мы не поедем дальше, нам не придется в последний момент съезжать на обочину или разворачиваться в запрещенном месте под носом у пограничников, которые наверняка уже о нас проинформированы.