Валери Собад - Мисс Свити

Пошуровав в крохотной кухоньке, она предложила им чаю. Саманту передернуло, когда миссис Доусон у них на глазах опустила в чайник с чуть теплой водой купленный в супермаркете чайный пакетик.

Затем, напустив на себя заговорщический вид, она выложила перед ними поздравительную открытку, написанную ее бывшим мужем два года назад. Он собирался отправить ее сестре, но перед самым Рождеством разругался с ней вдрызг.

— Эта история как нельзя лучше выражает характер моего мужа. Он ужас до чего вспыльчивый.

— А как он отнесся к тому, что вы решили с ним развестись? — спросила Саманта.

— О, мне пришлось два раза менять номер телефона. И пригрозить, что обращусь в полицию, если он от меня не отстанет.

Она обвела взглядом скудно обставленную комнату, служившую ей одновременно и гостиной, и спальней.

— Материально жить, конечно, стало труднее. Я работаю кассиршей на полставки. Но лучше уж одной крутиться, чем с таким мужем. Понимаете, после того как его завод закрылся, он даже и не пробовал искать другую работу. От родителей ему достался дом. И чем, вы думаете, он целыми днями занимается? Сидит перед телевизором и глушит пиво. Хорошо, что я догадалась написать вашей начальнице. Если бы не она, я бы ни за что не осмелилась его бросить.

Она в один глоток допила свою кружку с чаем.

— Я ее прямо боготворю, — призналась она. — Только благодаря ей я все-таки набралась храбрости и избавилась от него.

Саманта вежливо ответила на многочисленные вопросы миссис Доусон касательно мисс Свити. А в жизни она такая же симпатичная, как на фото? А она встречалась с покойной принцессой Уэльской? А какой сорт чая она предпочитает?

Прощаясь, Саманта дала ей слово, что пришлет снимок мисс Свити с ее автографом. Миссис Доусон уже присмотрела для него местечко на комоде — между фотографией ее единственного сына и привезенной из Франции бутылью со святой водой.

Миссис Уинфред обитала в квартале неподалеку от Холланд-парка, что свидетельствовало о довольно прочном материальном положении. Обивка кресел в гостиной гармонировала с расцветкой штор. Квартира была обставлена мебелью в классическом стиле. Такое же впечатление производил и наряд хозяйки дома, одетой в бежевую юбку и белый пуловер с короткими рукавами. Попросив Питера и Саманту предъявить документы, она пригласила их присаживаться на удобный диван. На низком столике уже стоял поднос с тремя резными чашками и серебряными ложечками. Извинившись, она отлучилась на кухню и принесла горячий чайник. Чай, слегка сдобренный молоком, был восхитителен.

— Я нашла записку, которую муж прислал мне незадолго до нашего расставания, — начала она. — Я тогда жила у родителей. Эта квартира принадлежит им, но мне пришлось ждать месяц, пока не съедут жильцы.

Она протянула им листок бумаги. Пальцы у нее чуть дрожали. Ее подстриженные в каре темные волосы были аккуратно уложены вокруг овального с выразительными чертами лица. Живые голубые глаза без конца перескакивали с Питера на Саманту и обратно. Говоря, она беспрестанно жестикулировала тонкими, с очень белой кожей руками.

— Это не единственный образец его почерка, какой я могу вам предоставить, — с горечью продолжила она. — У него в карманах я обнаружила много заполненных его рукой бумажек. С номерами телефонов.

Она пристально посмотрела на Саманту.

— Мой муж руководит известным банком. И обожает брать под свое крыло молоденьких стажерок. Вы меня понимаете, не так ли? Обычно он проводит с ними совещания после окончания рабочего дня.

— Как он воспринял ваше решение развестись с ним?

— Скорее плохо. Его вполне устраивало, что дома у него есть жена, которая умеет принимать гостей и следит, чтобы его костюмы всегда были в идеальном состоянии. И потом, в нашем кругу на развод вообще смотрят косо. Мне кажется, он опасался, что пострадает его репутация.

Она поставила на стол чашку чуть более резким, чем ей хотелось, жестом.

— Извините. Мне все это нелегко далось. У нас в семье женщины терпят стиснув зубы, но не разводятся. Не могу сказать, что я встретила понимание со стороны близких.

Она уставилась в свою чашку.

— Думаю, больше всего его разозлило, что я обвинила его в супружеской неверности и потребовала уплаты алиментов. Но это только справедливо. Я ведь бросила учебу, когда вышла за него замуж. И никогда не работала. Мне почти сорок. Опыта никакого. С такими данными найти место нелегко, даже имея связи.

— Муж когда-нибудь вам угрожал?

Миссис Уинфред рассмеялась:

— Нет, что вы. Мы же цивилизованные люди. Он мстит мне более тонкими методами. Распространяет обо мне гнусные сплетни. Настраивает против меня общих знакомых. Меня больше никуда не приглашают. Единственный человек, с которым я могу поговорить, — это мой психолог. И то только потому, что я ей плачу.

Саманта не могла уйти, не задав последнего вопроса, который так и вертелся у нее на языке:

— Вы расстались с мужем, прислушавшись к совету мисс Свити?

— Ваша начальница очень талантливая женщина. Но не настолько, чтобы диктовать людям их поступки. Хотя, если подумать, ее ответ сыграл свою роль в моем решении.

Она устало посмотрела на опускное окно, сиявшее чисто отмытыми стеклами.

— Я выбрала свободу, но оплачиваю ее дорогой ценой. Как только завершится бракоразводный процесс, мой муж снова женится. Скорее всего, на одной из своих стажерочек. Самой презентабельной. И она займет мое место в кругу старых друзей. Вот с чем смириться труднее всего.

В 16.55 Питер остановил мотоцикл перед симпатичным домиком миссис Косуэй. Они находились в Мертон-Эби-Миллз — небольшом городке, расположенном к югу от Лондона. Звонить в дверь им не пришлось — она распахнулась сама, едва они ступили на проложенную посреди лужайки тропинку.

Миссис Косуэй оказалась поджарой, коротко стриженной женщиной с бычьей шеей и здоровенными ручищами, одетой в джинсы и клетчатую рубаху. Она пригласила их в гостиную, заставленную старой мебелью. Гостиная соединялась с кухней, выходившей во двор, где виднелись многочисленные жардиньерки. Над диваном, на который хозяйка усадила Питера с Самантой, висели картины с изображением сцен охоты. Прямо напротив, над камином, помещалась медвежья голова с широко разинутой пастью, не сводившая с них взгляда своих мертвых глаз. В самом камине играли язычки искусственного пламени. Кроме них в комнате оказалась старушка в ярко-розовом костюме, выглядевшая в этой обстановке деревенской харчевни совершенно чужеродным элементом.

— Моя мать, миссис Рислинг, — представила старушку миссис Косуэй. — После развода я переехала жить к ней.

— Я каждую неделю читаю рубрику мисс Свити, — неожиданно звучным голосом изрекла та.