Ирина Кудесова - Там, где хочешь

Мадам Мартен сообщила Альберто по секрету, что жильцы его подумывают съехать. Не знак ли это свыше — с Катьей дело потихоньку двигается, шутить вот начали. Скоро можно спросить, что она думает о жизни в деревне… А жильцы-то хороши — помалкивают! Вспомнилось — когда они заселялись, глупо вышло: указал на белый кружок на кухонном столе, попросил: «Вы его не оттирайте». И добавил: «А утиное чучело можете выбросить». Не выбросили.

Кружок остался от Вероникиной чашки. Выложил подставку: «Для горячего». Она разливала чай: смотрел на прядку, убранную за аккуратное ушко. Три дня как приехала, а он уже маялся, не знал, как сказать, что сразу понял — это она и есть, она, Вероника, он ее ждал или искал, неважно, но это она . Вероника взяла чашку, и он решился — промямлил. Улыбнулась — сделал шаг к ней, она поставила чашку на стол. Мимо подставки.

Недели три назад кто-то звонил из Нормандии. Номер незнакомый, сообщения не оставили. А вдруг Вероника? Но уж очень нелепа идея. Не перезвонили.

Все чаще мысль крутится — съездить к Катье в Новабарксакс. Когда ходили с Мариной на голубятню, нашептал птицам желание. В детстве часто сбывалось. Может, и сейчас сбудется.

В аэропорту Шарль де Голль длинные эскалаторы, укрытые стеклянными сводами. Эскалатор уносит ее прочь от земли, ближе к небу. После неба будет дом: отец в клубах сигаретного дыма, запах перегара, мама у плиты — кашляет и разгоняет дым рукой. Кошачья миска под табуретками с посудой из шкафчиков. Облезлые стены в коридоре — мама так и не доделала ремонт. Орущий телевизор. В тридцать лет возвращаться в отчий дом… А что, есть куда вернуться?

Зачем был этот год? Зачем были Корто, Воробушек, Марьон, Матьё, Бернар, Поль, наконец? Зачем она училась? Как выломать теперь себя, мизерную живую детальку, из пазла города? И столько всего она не успела. В Лувре была раза четыре, в Центр Помпиду только на Миро выбралась; правда, музей д’Орсе весь исходила. Внизу, за стеклянной пленкой эскалатора, Корто уже не видать. А был ли он? Марина делает шаг вниз, забыв про сумку. Она торопится, бежит по эскалатору: может, ей все приснилось? Перила тащат руку вверх, к дому, к соседу, караулившему на лестнице, — тридцать лет назад он еще к матери клеился, чертов ветеринар. И вся ее жизнь, как молоко из опрокинутой чашки, разлита там, внизу, где человечки катают чемоданы на колесиках, где Корто возвращается к темно-зеленому «пежо». Ей добежать бы, спрыгнуть с эскалатора, тогда кончится этот кошмар, тогда она проснется.

— Встретился я с Жаном, который биологов ищет. Он пока раскручивается, хочет, чтобы на него работали много и за копейки.

— Ты-то ему приглянулся?

— Ну да. Правда, биологией там пахнет слабо, принюхиваться надо. Этому Жану под шестьдесят, но с виду под восемьдесят. Ветром шатает, но жилистый. Похож на старика Хоттабыча. Даже борода имеется. Вообще, жук.

— Он не пытался превратить тебя в крысу, бормоча: «Трах-тибидох!»?

Денис хмыкнул:

— Своих работничков он явно и трахает, и тибидохает…

Солнце лилось в комнату — будто набрали света в исполинскую бутылку и опрокинули прямо в окно. Марина задернула занавеску:

— Корто, мне опять про эскалатор снилось. Я больше не могу.

— Работу ищи.

— Ты же знаешь, что рабочую визу дают только «незаменимым специалистам»! Поль обещал узнать на мультстудии, но…

— Говори прямо: ты чего хочешь?

— Ничего.

— Знаешь, что такое флешмоб?

У Поля на балконе помещается стол, два кресла и кадка с деревом, похожим на большой бонсай.

Марина качает головой:

— Нет.

— Новомодная штука, из Штатов пришла. Люди сговариваются по Интернету прийти куда-то в определенное время, сделать нечто необычное и исчезнуть.

Марина опускает в кофе кусочек сахара и смотрит, как он темнеет.

— А зачем?

— Ни зачем. Это искусство.

— А-а…

Странно вот так сидеть и говорить о ерунде. Середина мая. Препод спросил: кто остается на следующий год? Подняла руку неуверенно.

Денег на учебу нет — неужели Корто отпустит ее в Новочебоксарск? Или Анька права — «он умрет, но не сунет лапу в капкан»? Заявил недавно: «Ты еще с французом надумаешь попробовать». Романтик!

— Вообрази такой флешмоб: двести человек собираются вокруг дорогого ковра в большом магазине. Один говорит продавцу, что они живут все вместе в пригороде Нью-Йорка и ищут себе ковер. Этот неплохой, но маловат…

Сегодня транспортники бастуют: еле дождалась поезда, еле втиснулась. Да зря: занятие отменили — преподаватель не доехал. Марьон была довольна: «Отлично! Пускай машинисты борются за свои права!» Ей легко рассуждать: от бульвара Ришар-Ленуар до школы пешком дойдешь. А от Нуази — давай топай.

Домой не хотелось. Позвонила Полю — узнать про мультстудию, а он, оказалось, заболел: «Заезжай». Села в оранжевое кресло на платформе метро, поезд не шел. По соседству устроился бомж — притулился к автомату со снедью и водицей, закрыл глаза. Из перехода тек женский голос: “Si tu n’étais pas la ` ” … Сотню лет назад эту песню исполняла Фреель, не уступавшая в популярности Эдит Пиаф; эту Фреель любовники бросали ради других певиц, и дело кончилось кокаином, а чего ж вы хотите. Песня, канувшая в небытие, стала бродить под сводами подземки после фильма «Амели», где слепой старик сидел на станции с проигрывателем на коленях, пластинка крутилась: “Si tu n’étais pas la ` -а-а…”

— Ты слушаешь, Марина?

— Да.

Теперь постоянно снились эти сны. Эскалатор несет вверх, она бежит вниз. Ей очень надо вниз. Или она оказывается перед своим домом в Новочебоксарске и видит, что он вырос до неба. Как найти квартиру в этих сотах? Она хочет позвонить маме, ищет и не находит мобильный — карманы пусты, и сумка пуста, и она сама, Марина, пуста, а это даже страшнее, чем бежать по безжалостному эскалатору.

— В Монреале сорок человек закрякали, бросили в фонтан двести желтых пластиковых утят и разбежались.

— Зачем?

— Что ты заладила: зачем, зачем. Искусство.

Дни после снов никчемны. Рисовать не хочется, ничего не хочется — ни в школу идти, ни в книжник. Внутри моторчик крутится, генерирует беспокойство.

Беспокойство, беспокойство.

Думаешь: занять бы у Поля денег. А сядешь на балконе с чашкой кофе, и язык не поворачивается.

— В Париже тоже устроили флешмоб в прошлом году, когда я в Бретани был. — Поль — бретонец, в юности ратовал за отделение малой родины от Франции, но угомонился. — В Лувре сотня человек шла, говоря по телефону, остановилась, чему-то похлопала и разбежалась.

— А зач… — Марина оборвала себя. — Ясно. Забавно.

— Идем в следующий раз?

Марина встала, перегнулась через перила. Дом был новый, в четыре этажа. Выстроенный на пустыре в ближайшем парижском пригороде Иври-сюр-Сен, вдали от городской сутолоки, он удачно соседствовал с крайней станцией метро. Вокруг предполагался садик, но пока только лысая земля виднелась.