Ирина Кудесова - Там, где хочешь

— Кунихико Икухара, помню, — фыркает Марина.

— Это кто?

— Как кто, «Утэну» сделал. Ты уже предлагал отправить ему мои опусы.

— Да нет! Он не поймет! У нас никаких роз, однополой любви и прочей галиматьи, у нас нашествие инопланетян. Их я тоже придумал. Смотри: там, где у нас выпукло, у них внутрь, и наоборот. Глаза, как у жаб, ушей нет и носа. Кто выпустил “Appleseed” ?

— Сиро Масамунэ.

— Вот ему и пошлем.

«Если бы вдруг от дома провести подземный ход или через пруд выстроить каменный мост, на котором были бы по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы…» Нет, итальянская маниловщина забавнее.

А вообще, трогательно. Особенно если сравнивать с Корто, который продолжает обиженного изображать. Обнимешь — высвобождается. Сказала ему:

— Есть такое понятие, как великодушие, оно может заменить понимание.

Огрызнулся:

— Великодушие — это не ко мне. Это к макароннику. — Хмыкнул. — Хотя есть писательница такая, Мария фон Эшенбах, у нее точно про Буратину сказано: «Некоторые считают, что у них доброе сердце, хотя на самом деле у них лишь слабые нервы».

Уйти бы пожить одной, себя послушать, как Ноэль советует.

От чего крышу стало сносить — от его восхищения: навоображал, что она восходящая звезда манги, осталось телескоп навести. Самооценка полетела вверх, рисовать хочется. И — зависимость, как наркотическая. Весь день живешь в ожидании звонка из Португалии и, как на набережной Сены ранним субботним утром, — легкое головокружение. Произносишь: «Ноэль» — сердце срывается и летит вниз, это почти больно. Думаешь: «Где он?» — и накатывает рябь по телу, вчера в полночь позвонила — автоответчик. Невольно вообразишь холеную азиатку — что, в Порто нет азиаток? — сидит нога на ногу, наматывает на палец черную прядь… у него в номере отеля. Хотя какое ей, Марине, дело.

Дела нет. Но зачем говорил: «“Марина” — “гавань” по-итальянски. Ты — моя гавань». От этих слов рождается беспокойство. Тянешься к ним, как поросенок мордой, и бац — щелбан в пятак: автоответчик в ночи. Так и сажают на наркотики: дадут дозу радости, потом еще, а после и сам прибежишь, ручонки протянешь, не дай бог не уколят.

Матьё-черепашник едет в Париж на выходные, зайдет посмотреть на Тору и Тилу. Корто поздно объявится: можно будет поговорить.

Матьё слушал, тянул вино, поглядывал на фланировавших черепах.

— Я ему: «Денис, не могу так больше», а он: «Знаешь, как осьминоги у устриц раковину отбирают?» Полное наплевательство.

— А, это в его духе. И как же?

— Ждут, когда устрица приподнимет створку, и кидают внутрь камешек или кусок коралла. Закрыться она не может, осьминог с ней расправляется и селится в раковине.

— Он, похоже, баснями заговорил. Его явно беспокоит, кто кого сожрет. Знаешь, Денис маниакально подозрителен. Был уверен, что я у него Марго увести хотел. Представляю его в старости: сухой старик с прямой спиной, идет, стучит палкой в мостовую… Не понимаю, что тебя здесь держит. — Глотнул вина. — Любишь ты его?

Марина отвела глаза. Взгляд упал на «Американку в Италии» Рут Оркин, такую до черточки знакомую фотографию.

— Уже не знаю.

— Я все равно поеду.

Ксене была знакома эта Маринина интонация.

— Ты про «сежурку» помнишь? Тебе ее через две недели продлевать.

Итальянец в Канны собрался, там клиент. И выдвинул предложение на море сгонять. Он денек поработает, Маринка погуляет. Далее — уик-энд на Лазурном Берегу. Об одном забыли: о существовании Дениса.

— Я совершенно потеряна, когда Ноэля нет. Он мне нужен, понимаешь?

— Не понимаю. Денис звонил мне после твоей ночной отлучки и сказал, что может дров наломать.

Маринка молчала, сопела в трубку.

— Пускай ломает, что хочет.

— Я сперва на него погляжу, а потом ты куда-либо поедешь.

— Он не станет перед тобой вытанцовывать!

— Ты представила меня бездушным монстром или я ему мешаю?

Ноэль отказался знакомиться.

— Я бы просто в глаза ему посмотрел. Ты ведь дитя неразумное, тебя нельзя отпускать с кем попало.

— Еще скажи, что ты обо мне беспокоишься.

— Я о себе беспокоюсь. Если что — мне перед твоей мамашей отчитываться. Зараза в доме тоже не нужна.

Налоговики стали прощупывать «Эколук». Тибидох экстренное совещание в десять вечера созвал: поджал хвост, обещал задолженности выплатить. В три часа ночи разошлись, самое время посмотреть, что у Тибидошки со счетами — шпион их в папочку на соседнем компьютере копировал. Захватывающее чтиво, надо признаться.

Мобильный выключил назло Маринке.

Дома был около пяти: она спала. Вышел из душа — ночник включен: одевается.

— Куда собралась? Не дури.

Подумал, обиды демонстрирует.

— Мне надо к половине седьмого на Лионский вокзал.

Стоит сонная, лохматая, явно плохо соображает.

— Какой вокзал? Ложись спать.

— Сам сказал: «Вали к своему макароннику». Корто, я хочу поехать, мне надо. Но это не то, что ты думаешь.

— Ничего я не думаю.

Забрался под одеяло. Ее место еще теплое было. Выключил ночник. Минут через десять она ушла, бросила в темноту: «Прости».

Подушка ее пахла травой какой-то: шампунем. Секса недели три уже не было.

В вагоне первого класса — красные широкие сиденья, народу немного. На перроне от запаха поезда — дороги! — кружило голову. Ноэль купил в “Brioche Dorée” круассанов с колой: ароматные, проседают под пальцами. Ехала сюда — маялась, Корто из головы не шел. Но запах поезда провел границу между там и здесь, и там поблекло.

— Поспим?

Глаза закрыла — такая тишина внутри. Сердце сидит в своей клетке, не падает. И ком из горла исчез, проглотился. Извелась, пока Ноэль в Португалии был.

Потом — день в Каннах: тепло, сухо, бродишь, ждешь вечера. Внутри тихо и радостно. Посидела у моря на песке. Конец октября, вода холодная, но — солнце! Корто позвонила — трубку не снял. Вечером Ноэль подобрал на набережной Круазетт.

В прокате дали раскосый 206-й «пежо». Поехали в отель бросить вещи — в комнате стены обтянуты светлой тканью с вышивкой. Распаковала мыльце: вырвался веселый запах лимона.

Потом никак ресторан не могли выбрать: Ноэль изучал меню, капризничал и шутил.

Расплачиваясь за ужин, бросил:

— Смотаемся в Монако?

Двенадцатый час, в сон клонит, но не спать же сюда ехала.

На трассе — темно, уютно. Поставила диск Земфиры: «Случайно падали звезды в мои пустые карманы…» Грустная правда: в ее дырявые карманы насыпало случайных звезд — сколько жить этой радости? Так же, как и среди старинной мебели в доме в Везинэ, она чувствовала себя в этой машине залетным пассажиром, которого подвозят до перекрестка. Что общего у взрослого мальчишки из буржуазного парижского пригорода с девочкой из Новочебоксарска, которая работает вахтером в отеле и зависит от всего на свете? Одно — что он мальчишка в сорок два, а она — девчонка в тридцать три. Их несет среди ночи бог знает куда, они временно свободны, им хорошо вместе. Только у него и дальше так будет, а у нее нет. Случайные звезды.