Ирина Кудесова - Там, где хочешь

Прекрасно знает, что все в его «ауди» не влезут. Сказала:

— Езжайте. Я с детьми посижу.

Интересно, ждал он этой фразы? И тут Альберто вступил:

— Я бы тоже остался. Мы давно не виделись, поболтаем. Да и устал я.

Думала, Карим ощетинится — на него приступы ревности налетают, как саранча на посевы, — в мгновение. Но он и ухом не повел.

— Катья, позволите отвезти вас?

Понятия не имела, что он такими оборотами владеет — буквально на нет сводящими его самцовое достоинство. И Катья благосклонно кивнула, королевской улыбки не теряя. Снизошла.

Они вызвали из детской Танью и отчалили. Фарид тоже ушел, с отвращением бросив оборзевшую газету на журнальный столик.

Близняшки влюбились в Альберто в первые же полчаса.

«Мать была вся в карьере, я ее почти не видела — от няньки к няньке переходила. Они часто менялись, ведь мы жили между Францией и Японией. Мать — из тех, кто делает не ребенка, а проект. Мне следовало дать отличное образование, чтобы я пошла по дипломатической линии, как отец. Он работал в японском посольстве в Париже. Учителя на дом приходили — к школе вдобавок, я их ненавидела. Игрушки мне покупали только развивающие, никаких плюшевых медведей. Когда я одна стала жить, пошла в магазин и накупила десятка два мягких зверей. Потом раздарила».

«А отец?»

«Отец был типичным японцем, человеком очень сдержанным. Как неродным. Разве что деда я считала своим другом. Он повар, научил меня премудростям кухни. А твой отец пьет? Дед из России привез убеждение, что русские пьют все поголовно».

Второй день идет переписка с Айко по скайпу. Нет, ни француженка, ни японка не позволят себе простосердечного «А твой отец пьет?» Кажется, она немного не от мира сего, Айко.

«Беда, что он злым от водки становится…» И само собой рассказалось, как давно в дом попал том манги, хентая; как отец, будучи подшофе, нашел рисунки-копии и изорвал.

«Моя мать тоже стыдится, что я рисую “эротические картинки”. Запретила мне настоящей фамилией подписываться: у нее бизнес в Японии. Будто других Коимори в стране нет! Ну и я взяла девичью фамилию бабушки. Айко Аоки звучит как музыка. Не находишь?»

Последовал японский смайлик: ^_^. «А что до твоего отца, он ведь художник? Мог бы тебя понять…»

«Да нет. У него позиция: меня никто не понимает, что ж я-то буду напрягаться».

Айко ответила не сразу.

«Одинок и несчастен от этого?»

Такая простая мысль — а в голову не приходила. Отец несчастен. Его же вообще никто не любит. Ни одна душа. Да, сам виноват — но какое, должно быть, одиночество. Друзей нет (прилипала Храпунов не в счет). Дома когда-то противопоставил себя всем — жене, теще, дочери, — и эти трое сплотились, у них — весь холодильник, у него — одна полка. Они ужинают, а он придет на кухню, сядет в углу — курит, ворчит, привлекает внимание. Увидит батон колбасы на столе (только ей и питается) — сразу орать, не разобравшись: «Жрете мое?» — даже если она одна на кухне, Марина. Это «жрете» — как напоминание: ты к ним отошла. А что он делал, чтобы дочь с ним была?

«Айко, он всем жизнь отравил. Я при нем в детстве дышать боялась. Придумала: задерживаю дыхание — и становлюсь для него невидимой».

Никому этого не рассказывала.

Айко опять прилепила смайлик. «Ты отца за собой во Францию притащила… Пожалей его и отпусти».

Мама все повторяет: у нее сердце начинает болеть, когда отец по утрам выползает на кухню в трусах и драной футболке. Ноги тонкие, трясутся. Пьет молоко — с чего-то взял, что надо стакан молока спросонья выпивать — чашка ходуном ходит. Плеснет на скатерть или на пол, уйдет — мама вытирает лужицу и жалеет его.

«Не умею я сострадать таким, как он».

«Я тебе как-нибудь расскажу про Синее Дерево. И ты сумеешь».

— Она? — Ноэль кивает на экран ноутбука. Марина отрывается от альбома. С появлением Айко она стала рисовать, иногда даже забывается про дамоклов меч префектуры.

— Ммм… люблю азиаток. Куколки такие. — Ноэль улыбается. — Говоришь, она весной приезжает?

Айко — Маринина ровесница, а выглядит лет на двадцать. У азиаток, похоже, нет возраста. Подростковые упрямые губы, челка, падающая на глаза ровной линией (косоглазие обеспечено, но «стричь не буду!»). Глаза — не узкие, а миндалевидные: полукровка. Длинные прямые волосы, невысокая, хрупкая.

— Натале, пытаешься ревность вызвать?

Прилетит Айко, увидит Ноэля и втюрится. У него же вагон обаяния.

— Какая ревность? Ты не ровен час к мужу ускачешь. Будто я не понял, почему ты поехала в Нуази.

— Потому что хотелось выйти отсюда. Я живу в чужом доме. Чужой жизнью.

— Ты хотела этого, не так ли? А знаешь, почему ты живешь чужой жизнью? Потому что своей боишься жить. Я тебе предлагал снять комнату в Париже.

— Ага, чтобы ты наездами появлялся!

— То есть ты решила мужика на ошейник посадить, так? Вот и платишь тем, что живешь ненастоящей жизнью.

— Я хотела быть с тобой. Чего проще?

— Хотела …

— Ноэль! И сейчас хочу, но я устала, понимаешь, устала от этой ситуации! Что если мне не дадут рабочую визу?

— А если дадут — ты будешь со мной из благодарности? Потому что зависишь?

— Считаешь, я тебя не люблю?

— Я этого не говорил, но, по мне, любовь выглядит иначе. У каждого свои градусы. Впрочем, у меня только один раз эти градусы совпали.

Да-да. Слышали. С итальянкой Клелией. Ноэль в неаполитанском кафе у нее адресок стрельнул, за час до поезда. Из дома послал письмо, завязалась переписка, каждый изливал душу. Идиллия длилась до тех пор, пока Клелия странным образом не исчезла. Но теперь ей вечный памятник, такое пугало для вновь прибывших, которым «до нее, как до неба».

— Пожил бы с ней, и она оказалась бы «приспособленкой» или кем там еще.

— Я не виноват, что у меня идеальное представление о том, какими должны быть отношения!

На днях припомнил давний разговор — о том, со сколькими она была по любви: «Я тебя до этого воспринимал как особенную! А ты…»

— Ты перестал спать со мной, потому что я не особенная?

Уже две недели отнекивается.

И страшно сказать про задержку месячных.

— Так чего ты ждешь? Купи тест.

— Ксень, я не буду делать аборт в тридцать три года.

— И не делай.

— Он же решит, что я нарочно.

Забавный такой финал. Просто исчезнуть. Неохота получить клеймо «Аннагуль-2». Но куда идти? А если дадут рабочую визу? Вернуться и покаяться? Есть еще вариант — с пузом в Новочебоксарск.

— Марин, не паникуй. Обещай, что купишь тест.

— Да уже купила…

Кинула его в пакет, в котором несла фрукты (надо хоть так одариваться). И «мамма» коробочку обнаружила, выгружая мандарины.

Тест отправился обратно в аптеку, с мсье Дель Анна. Потому что тесты — вещь ненадежная. Как раз завтра утром придет медсестра брать анализы у хозяина дома. Марина поднимется и сдаст кровь. Тут ошибки быть не может. И не надо спорить.