Юлия Широкова - Записки русской гейши

Иногда на рассвете, я выходила с книгой на балкон и читала до тех пор, пока солнце не начинало светить слишком ярко, и город не начинал просыпаться. Токио днём казался мне адом — уродливые дома, пробки из машин, толпы черноволосых людей (к концу шестого месяца мне начинало казаться, что меня сводят с ума эти одинаково черноволосые головы, окружающие меня!), дорожная полиция (если присмотреться — почти все старики), рыбная вонь, крики торговцев, похабные лица бездомных около метро…

Сидя на балконе, я наблюдала, как возвращаются филиппинские хостос с работы, (они бедняги работали до восьми утра!), многие из них, заметив меня, махали рукой и улыбались. А иногда, я видела гостей, которые в десять вечера были в моём клубе, а в семь утра, уже еле держась на ногах, выходили из другого. Для японцев, это было в порядке вещей — они не ограничивались посещением только одного клуба, пять — шесть подряд, как минимум.

“Неужели, не надоедает? — спрашивала я у таких гулён. — Девушки в каждом клубе конечно разные, но говорим мы с вами примерно об одном и том же… Неужели, не скучно?” ”Скучно, но это как наркотик. Каждый вечер думаешь — сегодня ни куда не пойду, но тянет почему-то…”

А меня тянет к моему мальчику…

Остановившись на светофоре, старая сволочь с многозначительным видом говорит, что он много думал сегодня и теперь хочет со мной обсудить что-то очень важное. Он берёт меня за руку, и меня передёргивает! Я еле удерживаюсь, чтобы не вырвать свою руку из его руки. К счастью, ему снова приходится взяться за руль.

Раньше он всё время держал меня за руку — в такси, в клубе, в ресторане. Сидел, вцепившись в мою правую или левую обеими своими лапищами. Держал очень крепко и иногда мне начинало казаться, что у нас общая кровеносная система и его вены выкачивают кровь из моих. Я очень часто выходила в туалет только для того, чтобы помыть руки холодной водой и побыть одной…

В ресторане я по привычке тяну время — долго выбираю, сомневаюсь но, в конце концов, заказываю тоже, что и всегда. Карпачо из лосося с чесночным хлебом, пасту с морепродуктами под сливочным соусом, белое сухое вино и три шарика мороженого — крем-брюле, с изюмом и тирамису. Потом надо будет всё это очень медленно съесть.

Обычно после ужина, я и старая сволочь играем в карты или в шахматы. Если выигрывает он, то на следующий день мы ужинаем дома, перед телевизором — я готовлю что-нибудь чисто символическое, что требуется только отварить или разогреть, например, сосиски с картошкой фри, но старая сволочь не привередлив в еде и очень этим гордится. Если выигрываю я, то мы ужинаем в ресторане. А так как выигрываю почти всё время я, старая сволочь уже давно пытается отказаться от этой договорённости.

Обычно это меня развлекает, но сегодня я хочу поскорее остаться одной, чтобы, вспоминая всё до мельчайших подробностей, ещё раз пережить время, которое я провела с любимым. И может быть, спокойно всё обдумав, принять какое-нибудь решение по поводу нашего будущего…

В ресторане заняты почти все столики, но ни кто не обращает особого внимания на меня и моего кавалера, что меня очень радует. Старая сволочь, как всегда усажен спиною к собравшейся публике, а я лицом — таким образом, я получаю возможность рассматривать окружающих, а не только своего супруга.

Как же на свете мало красивых людей! Конечно, родиться красивым — не велика заслуга, но разве ум, талант, сильный характер и чуткое сердце точно так же, как и красота, не даются человеку с рождения?

К чему это я?

Опять вспомнила Костю. У меня есть любимый — само совершенство, а я сижу тут с этой старой обезьяной…

Раньше, время которое я проводила со своим престарелым супругом было не лишено некоторой приятности… Конечно, я мечтала о том, что когда он умрёт, я заживу ещё лучше, но… У нас не мало общего — мы оба одиночки, равнодушные к окружающему миру, мы оба стремимся к комфорту, безопасности и покою. И мы оба наделены воображением, но не фантазией, поэтому мы оба любим книги и кино, но не знаем, что делать со своими жизнями и деньгами. Хотя — это, пожалуй, минус нашего союза.

Честно говоря, я не очень хорошо представляю, как буду жить, когда старая сволочь умрёт. Наверное, продам особняк на Хагенплатц и куплю домик на берегу Средиземного моря… А что дальше? Не знаю.

Но теперь всё изменилось. Теперь всё отравляет тоска по моему красивому мальчику. Я смотрю на глупую физиономию, сидящего напротив старика, и не понимаю, почему я сейчас с ним.

— Я хочу с тобой поговорить, — произнося это, старая сволочь принимает вид торжественный и загадочный, будто приготовил сюрприз.

— Ну, давай… — откликаюсь я без энтузиазма.

— Мы должны завести ребёнка!

Данное заявление заслуживает паузы. Когда пауза заканчивается, я спрашиваю:

— А собака тебя, чем не устраивает?

— Собака — это не то же самое, что ребёнок.

— Вот именно!

— Я хочу, чтобы у меня был наследник — тот, кому я оставлю свой дом и деньги.

— Можешь мне оставить.

— Но я хочу, продолжить свой род!

— У тебя было более полувека для осуществления этой цели.

— Но не было денег! И любимой женщины тоже не было, а теперь у меня есть и то, и другое… Я думал, каждая женщина мечтает о ребёнке, разве ты, нет? Представь, как ты будешь счастлива!

— Представила бы, да воображения не хватает.

Официантка приносит напитки — вино для меня и колу для старой сволочи.

— Давай, выпьем за нашего малыша? — предлагает он, поднимая бокал. Я беру свой и пригубляю, не чокаясь, потом, не спеша, ставлю его на стол и говорю:

— Вынуждена тебя разочаровать — детей в магазинах не продают. Кто-то тебя не верно проинформировал.

Он хихикает, оценив шутку, его поросячьи глазки увлажняются и блестят.

— Я знаю, чтобы женщина забеременела, нужно заниматься сексом, но если ты даже думать не хочешь об этом… — он глядит на меня вопросительно и с надеждой. Я придаю лицу скорбное, но бескомпромиссное выражение. Старая сволочь вздыхает и продолжает:

— Тогда можно попробовать другой способ — искусственное оплодотворение.

Я смотрю на него и думаю: ”Никогда, ни за какие деньги, я не соглашусь родить ребёнка от такого, как ты”. А вслух произношу:

— Это слишком сложно…

Официантка подаёт карпаччо и чесночный хлеб. Старая сволочь, как всегда, экономит на закусках, поэтому продолжает пить колу и что-то говорить. Я беру вилку, цепляю тонкий ломтик лосося и понимаю, что не могу есть. Меня тошнит.

Абсурд! Как так вышло, что я сижу здесь с этим вот человеком? И почему я слушаю, как он планирует, засунуть в меня свою вонючую сперму, чтобы я родила ещё одного такого же урода, как он, который будет держаться за жизнь с живучестью клопа, никогда не думая и не переживая о том, что он всего лишь ничтожный, ни кому не нужный паразит? И главное, почему он говорит об этом так, будто уверен, что я соглашусь?