Мишель Фейбер - Побудь в моей шкуре

– И что из этого следует?

– Ну, я просто хотел сказать, что… что на этом корабле я был… как это называется?… Ах да – зайцем!

Иссерли вновь рассмеялась. Руки у нее устали, и она опять опустилась на спину.

– Да, у богатых свои радости… – заметила она.

Этим ей наконец удалось задеть Амлиса.

– Я должен был увидеть собственными глазами, что здесь происходит, – огрызнулся он.

Месерли попыталась снова приподняться на локтях и скрыла свое поражение снисходительным вздохом.

– Ничего особо интересного здесь не происходит, – сказала она. – Обычный бизнес… спрос рождает предложение.

Последнюю фразу она произнесла так, словно это было неоспоримое утверждение, – из той же серии, что «ночь сменяет день» или «женщины рожают детей».

– И тем не менее подтвердились худшие из моих опасений, – продолжил Амлис, не обратив никакого внимания на ее слова. – В основе этого бизнеса лежит ужасная жестокость.

– Что вы можете знать о жестокости! – воскликнула Иссерли, внезапно почувствовав боль во всех удаленных и изувеченных частях своего тела.

Этот баловень судьбы, этот изнеженный юноша расстроен тем, что подтвердились «худшие из его опасений» связанные с благополучием каких-то экзотических животных. Сразу видно, что ему самому и часа не приходилось бороться за выживание.

– А посещали ли вы хоть раз Новые Территории, Амлис? – поинтересовалась Иссерли.

– Да, – сказал он, преувеличенно четко выговаривая каждое слово. – Разумеется. Каждому стоит посмотреть на то, как живут там люди.

– Однако я не думаю, что ваш визит длился настолько долго, чтобы вы начали испытывать дискомфорт.

Ее упрек возмутил Амлиса до глубины души – видно было, как напряглись и приподнялись его уши.

– А чего бы вы от меня хотели? – спросил он. – Чтобы я устроился добровольцем на каторжные работы? Чтобы мне голову проломили какие-нибудь бандиты? Да, Иссерли, я богат. И что теперь, я должен принести себя в жертву за это ужасное преступление?

Иссерли не стала отвечать. Она наконец дотянулась пальцами до хрупкой корки на глазах. Это оказалась соль от выплаканных во сне и затем высохших слез. Иссерли сковырнула ее и выбросила.

– Вы приехали сюда, – продолжал Амлис, – спасаясь от тяжелой жизни, разве не так? А у меня подобных проблем никогда не было, и я за это благодарен судьбе, клянусь вам. Никто не хочет страдать, если страданий можно избежать. Каждый человек мечтает, в сущности, об одном и том же.

– Вам никогда не понять, о чем мечтаю я, – прошипела в ответ Иссерли с яростью, изумившей даже ее саму.

На какое-то время разговор прервался. Порывы холодного ветра врывались в коровник через отверстие в крыше. Небо потемнело еще сильнее. Взошла луна – круглое озеро фосфорического свечения. И в этот самый момент порывом ветра в коровник занесло одинокий лист дерева; он приземлился на металлическую палубу и был тут же схвачен Амлисом. Амлис вертел лист, перекидывая его с ладони на ладонь, в то время как Иссерли изо всех сил пыталась смотреть в другую сторону.

– Расскажите мне о ваших родителях, – попросил Амлис наконец, словно предлагая ей выполнить свою часть самой приятной и взаимовыгодной сделки, какая только может существовать на свете. Иссерли тут же почувствовала, как ее прямо-таки распирает изнутри от невысказанной ненависти.

– У меня нет родителей, – ледяным тоном сообщила она.

– Но когда-то они, наверное, все же были, – поправил ее Амлис.

– Я не хочу говорить о моих родителях, – упрямилась Иссерли. – Не хочу и не буду. Не о чем говорить.

Амлис заглянул ей в глаза и тут же понял, что это область, в которую ему, несмотря на то что его фамилия Весс, лучше не соваться. Он вздохнул.

– Знаете, – продолжил он почти мечтательно. – Мне иногда кажется, что единственное, о чем стоит говорить, – это то, о чем люди говорить не хотят ни под каким видом.

– Да, – перебила его Иссерли. – Например, о том, почему одни могут всю жизнь бездельничать и философствовать, в то время как другим велено забиться в нору и там помалкивать.

Амлис продолжал жевать икпатуа, но глаза его наполнились гневом и жалостью.

– За все приходится платить свою цену, Иссерли, – сказал он. – Даже за то, что родился богатым.

– О да! – процедила Иссерли, умирая от желания потрогать пушистый белый мех на его груди, провести пальцами по его шелковистым бокам. – По вам видно, сколь велика цена.

– Не все можно увидеть глазами, – тихо заметил Амлис.

– Да, не все, – язвительно парировала Иссерли, – но люди, как известно, обычно таращатся как раз на то, что видят их глаза, не правда ли? На очевидное уродство, мистер Весс!

Внезапно Амлис привстал, подошел к ней, склонил морду прямо к лицу Иссерли. Его рот был теперь так близко, что она испугалась.

– Иссерли, послушайте меня, – начал он, черный мех на его подбородке сверкал, теплое дыхание щекотало шею. – Неужели вы думаете, я не вижу, что они сделали с нижней половиной вашего лица? Неужели полагаете, что я не заметил странную форму вашего тела, удаленные груди, ампутированный хвост, сбритый мех? Неужели воображаете, что я не в состоянии представить, как вы себя при этом чувствуете?

– Сомневаюсь, – выдохнула Иссерли, пытаясь прожечь Амлиса взглядом насквозь.

– Разумеется, я вижу все, что они сделали с телом, но для меня гораздо больший интерес представляет ваша душа, – продолжал Амлис.

– Амлис, прошу, только вот этого вранья мне и не хватало, – взвыла Иссерли, отвернувшись, чтобы он не заметил, как слезы, хлынувшие у нее из глаз, стекают по щекам, собираясь в уродливых отверстиях прооперированных ушей.

– Неужели вы и правда воображаете, что никто не способен разглядеть в вас человека? – воскликнул Амлис.

– Если бы вы и весь ваш род разглядели во мне человека, то уж точно не отправили бы меня на Территории, разве не так?! – закричала Иссерли.

– Иссерли, лично я никуда вас не отправлял.

– Разумеется, разумеется, – бушевала Иссерли. Никто ведь у нас никогда не несет личной ответственности!

И она резко отвернулась от Амлиса, забыв о боли, боль незамедлительно пронзила позвоночник от шеи до самого копчика. Как только Иссерли вскрикнула, Амлис немедленно бросился ей на помощь.

– Вам плохо? – спросил он, обхватив ее одной лапой за шею и хвостом – за поясницу.

– Оставьте меня в покое! – всхлипывала Иссерли.

– Сначала я должен помочь вам сесть, – ответил Амлис.

И он помог ей подняться на колени. При этом его шелковистый твердый лоб задел ее горло, но он тут же отпрянул, чтобы дать ей восстановить равновесие самостоятельно.

Иссерли согнула окоченевшие конечности, чувствуя напряжение в парализованных мышцах и мурашки на коже в тех местах, где Амлис прикоснулся к ней. Что-то неприятно хрустнуло у нее в лопатках, когда она попыталась пошевелить ими, но сейчас ей было уже не до впечатления, которое она производила. Она оглянулась по сторонам в поисках Амлиса и увидела, что тот отошел зачем-то в глубь трюма.