Том Рэкман - Халтурщики

— Ага. Серьезно, не надо этого.

Они на самом деле говорят не о ней, а о Саддаме Хусейне. Сегодня 30 декабря 2006 года, Саддама повесили на рассвете. Желая поразвлечься, они ищут съемку казни в интернете.

Тем временем вокруг верстального стола столпились старшие редакторы и обсуждают первую полосу.

— Фото есть?

— Кого? Диктатора на веревке?

— А что нам предлагают агентства?

— Есть фото, где он на столе в морге. Голова набок. Ну, типа, свернута.

— Небось жутко.

— А мы не можем взять кадр из репортажа «Аль-Джазиры»?

Кто-то шутит:

— Почему бы нам не переснять передовицу «Нью-Йорк таймс»? И можно будет сразу по домам разойтись.

Реплика вызывает волну одобрения и быстро угасающих смешков — в редакции не любят смеяться над шутками друг друга.

Дэйв Беллинг находит в интернете видео с повешением и подзывает своих друзей, Эда Рэнса и Клинта Окли. Они смотрят видео: Саддам отказывается от мешка. Ему на шею надевают петлю. Затягивают узел. И тут ролик заканчивается.

— И все? Без кульминации?

— Бедный Саддамчик.

— Бедный милый Саддам.

— На небе только что появился новый ангелок.

— Ангелок с винтовкой.

А Руби посмотреть не пригласили.

— Уроды.

Они делают вид, что не слышат, и ищут новый ролик, на этот раз похабный.

Вообще-то ей нравится их инфантильный юмор — он в ее вкусе. Но они ее в свой круг не берут. А когда она шутит, им явно не нравится. Почему она стала изгоем? «Как будто я прокаженная».

Это сборище неудачников, глазеющих на цыпочек в Ютюбе, по какому-то праву считает ее троллихой-климактеричкой. Но она такая же, как и они: она немолода, ей скучно, и ее тянет на извращения. Почему им обязательно надо опускать ее? «Дети они, вот почему».

Появляются материалы для вечернего выпуска. В офисе становится тише. По уровню шума тут вообще можно определять время. Утром отдел новостей гудит несмешными шутками. А позже, то есть как сейчас, наступает тишина, слышно только постукивание пальцев по клавиатуре и нервное покашливание. Когда подкрадывается дедлайн, в редакции происходят взрывы.

Руби таращится на мигающий курсор. Ей ничего не дали на вычитку. Но перед дедлайном на нее свалят Саддама. «Засранцы».

Но вот статья про Саддама готова, и Эд Рэнс дает ее Дэйву Беллингу.

«Уроды». Руби достается какая-то ерунда, несколько отупляющих статеек: взрыв нефтепровода в Нигерии; перестрелки в Могадишо; Россия перекрывает газ. Вслед за этим Эд Рэнс дает ей анализ ядерных вооружений в Иране и Северной Корее со смехотворной площадью под заголовок. Статья просто огромная, две тысячи слов, а заголовок крошечный: одна колонка в ширину и три строчки в высоту. Как уложить все это дерьмо в три слова? К ней относятся как к какому-то проклятому рабу или того хуже. «Скоты».

Направляясь домой, Герман Коэн по привычке подходит к корректорскому столу, по очереди останавливаясь у каждого за спиной и изучая мониторы. На столе у Дэйва Беллинга лежит открытый пакет с семечками, и Герман запускает в него руку — он всегда берет чужую еду без спросу. Он говорит, что надо подправить заголовок про Саддама и, глухо топая, удаляется.

Ведущие редакторы звонят Кэтлин на мобильный, чтобы обсудить первую страницу. Они включают громкоговоритель, чтобы для галочки хором согласиться с ее мнением, а когда разговор закончен, все принимаются ее высмеивать, словно чтобы очистить атмосферу от подхалимства.

До дедлайна осталось несколько минут, Руби уже все доделала, кроме одной сводки. Она все старается втиснуть «Могадишо» в заголовок шириной в одну колонку. Появляется Клинт Окли.

— Кто писал заголовок к статье о взрыве нефтепровода в Нигерии? — вопрошает он. — Вы что, издеваетесь? «От взрыва снова гибнут люди». — Он просто гогочет. — Что за недоумок это придумал? — С тех пор как Клинта понизили, сняв с должности редактора отдела культуры и заставив писать некрологи, он постоянно ошивается у корректорского стола, выискивая себе легкую добычу — чаще всего влетает именно Руби Заге. Он прекрасно знает, что это она вычитывала статью про нефтепровод в Нигерии. — Чьих рук это дело? — продолжает настаивать он. — Того, кто написал такое, надо уволить. Вы же не пустите это в печать? Эд Рэнс?

— Мы уже поменяли заголовок, Клинт Окли. — Они всегда называют друг друга полным именем, как в школе-интернате.

— Эд Рэнс, супер. Я лишь хотел в этом убедиться. — И он, усмехаясь, уходит. — «От взрыва снова гибнут люди»! Охренеть!

Руби трясет от ярости. На заголовок отводилось четыре строки по одному слову, и Эд Рэнс орал, чтобы она заканчивала побыстрее. Что ей было делать? А теперь до дедлайна осталось всего несколько минут, и на нее надменно таращится слово «Могадишо». «Невозможно сосредоточиться».

— Мне нужен заголовок к статье про Сомали, — говорит Эд Рэнс.

— Я знаю.

— Руби, сейчас же.

— Он не готов!

— Уже дедлайн. Оставь.

— Минуту подожди!

— Если не можешь придумать, оставь, я отдам тому, кто сможет.

— О господи! — И она закрывает файл.

— Полное отсутствие профессионализма, — бормочет Эд Рэнс.

Вскоре работа над внутренними страницами заканчивается. Передовица вычитана дважды и уходит в печать. Уже десять вечера, смена закончилась, все повскакивали со своих мест.

Завтра тридцать первое декабря, у всех выходной. Кое-кто из журналистов и технических специалистов задерживается, чтобы обсудить запланированную вечеринку, но в основном все постепенно расходятся — по очереди, чтобы не ехать вместе в лифте. Вскоре в отделе новостей остается один Мензис, по-прежнему сидящий за компьютером, и Руби — она складывает вещи: подушку, салфетки, напульсники, клавиатуру с мышкой. Потом она закрывает ящик и проводит дрожащей рукой по волосам, словно стряхивая с них пауков. «Ну и уроды». Как же будет круто наконец уволиться с этой долбаной работы. «Дождаться не могу».

Когда Руби идет на автобусную остановку, на улице уже темно. К собственному удивлению, она замечает их молодого издателя, Оливера Отта: он шагает ей навстречу, выгуливая собаку — зачем это он направляется в офис в такой час? Оливер высокий, рябой и нескладный, он смотрит вниз, на своего бассета, обнюхивающего тротуар. Они проходят мимо Руби — похоже, владелец газеты, в которой она работает, и не знает, кто она такая.

«Эй?» — возмущается Руби, когда Оливер проходит мимо. Она оборачивается: «Я что — невидимка? Ты что, меня не видишь?» Он тоже оглядывается. «Урод хренов!» — кричит она и убегает. «Молодец!» — говорит Руби сама себе, несясь мимо автобусной остановки по Корсо Витторио. «Молодец! Пошел он в жопу!» Теперь эти гады ее вышвырнут. «Скоты поганые. Надеюсь, и впрямь уволят». Вот Кэтлин будет рада — она мечтает, чтобы Руби ушла. Это даже почти достойный повод остаться — чтобы бесить ее. «Почти достойный». Кэтлин. «Стерва».