Евгений Попов - Арбайт. Широкое полотно

— Русский мат, записанный латиницей, это великолепно, это звучит гордо.

— Добро и зло сосуществуют, диалектически разнясь, но тем не менее автономно. Конфликт лишь при пересечении границ.

— НЕ ПОНИМАЮ. Один и тот же поступок в разных ситуациях — или рассмотренный под разным углом зрения — может оказаться как добрым, так и злым. Где же тут границы?

— А нет тут границ. Или, точнее, субъективны эти границы.

— Выкрики и другие словесные излияния в очередях за водкой — это, пожалуй, одна из самых примечательных черт совдеповского быта. Люди в этих очередях, если не было опасности, что водка кончается, чувствовали себя свободно и раскованно — делились самым сокровенным и не боялись говорить, что думают. В очереди за водкой во время антиалкогольной кампании, когда продавщица крикнула, что осталось только два ящика, стоявший позади меня работяга с ненавистью выдохнул про Горбачева: МИШКА МЕЧЕНЫЙ!

— Брежнева называли ЛЁКА, ЛЕНТЯЙ, БРОВЕНОСЕЦ. Интересно, что у нынешних вождей — Медведева да Путина — нет устойчивых кличек. А очередь действительно была островом свободы, хотя и оттуда забирали за болтовню. Как ФЕДОРА КУЗЬКИНА за слово «ПОТРЁПСОЮЗ» вместо советского ПОТРЕБСОЮЗ.

— В Театре на Таганке Федора Кузькина играл Золотухин. В первой же мизансцене Золотухин, одетый в солдатские галифе, закидывает через голову шарф и обматывает его вокруг шеи элегантным жестом представителя богемы. Сразу же стало скучно смотреть, хотя постановка была неплохая…

— В конце восьмидесятых слово «Горбачев» расшифровывалось как: «Граждане, Обождите Радоваться. Брежнева, Андропова, Черненко Еще Вспомните».

— Водку «коленвал» по 3-06 народ расшифровывал следующим образом: «Водка Очень Дорогая. Косыгин Алексей».

— Смешно, что расшифровка слова «водка» начинается со слова «водка» же.

— В магазине «Вина» (Одесса) стоявший передо мной мужик высыпал перед продавщицей мелочь и попросил бутылку «сучка». Продавщица быстро пересчитала мелочь, уперла руки в боки и громко завопила: «Нет, держите меня втроем! За эти жидкие медяшки он требует серьезную жидкость!»

— «Вигоневый шарф» — писательский изыск. Тогда народу было не до материала — говорили просто «шарф», «пиджак», «ботинки».

— Про женские теплые трусы говорили «вигоневые», помню. Вигоневые трусы с начесом.

— Большевикам льстило, что даже в таком знаменитом буржуазном вертепе, как Париж, у них когда-то были единомышленники. Не все герои Парижской коммуны померли к семнадцатому году. Парижские коммунары жили в СССР еще в годы Великой Отечественной, писали заявления в поддержку Красной армии и воспоминания. Адриен Лежен, один из ветеранов ПК, был похоронен в центре Новосибирска, и лишь в конце ХХ века французы забрали его прах и перезахоронили у себя.

— Англия — страна, где гений места приманивает пришельцев с неизвестными целями. Так, в одном квартале Лондона Севен-Дайалс в разное время размещалась типография «Искры», проживал Маркс с женой и горничной, венгры какие-то ошивались, Огарев на улице упал. Тот же квартал описан у Диккенса в «Холодном доме» как жуткие трущобы — на эту жуть, я думаю, большевиков и тянуло — туда, где выпукляются язвы капитализма.

— Что значит «венгры какие-то»? Кто именно?

— «Какие-то» — это товарищ Лайош Кошут, родившийся в городе Шаторальяуйхей.

— «БЫЛОЕ И ДУМЫ». Еще в России Герцен и его развеселые друзья, пьянствуя всю ночь, под утро вылакали спирт из спиртовки, на которой молодая жена Герцена Наташа поутру готовила себе кофий. Наташа ужасалась (может, потому потом и наставила супругу рога), а Герцен со товарищи — хоть бы хны.

— Встреча с Кошутом перевернула всего Герцена. Он зашился и до конца дней своих, дожидаясь революции в России, пил только содовую.

— А я, кстати, и Кошута, и Герцена уважаю. Веселые, достойные были господа. Хотели счастья своему народу, да как его добыть-то? Кто бы знал!

— Все бунтовщики всегда оседали в Лондоне.

— Оседать-то оседали, но англичанам не вредили, вели себя смирно, исподтишка делая гадости родине…

— А им за это суровая родина — чаю с полонием!

— Хорошая была компания у Герцена с Огаревым. Один Некрасов чего стоит, определенный Маяковским как умелец карточной игры. Вот они, допустим, провожают на запад Белинского. И напиваются, естественно, пьяные. Бедный Белинский, сидя на земле (пикник), пытается обратиться к ним с серьезным прощальным словом, а они начинают прыгать через него, как девки через костер на Ивана Купала. ЗЛО свивает свое змеиное гнездо в сердцах самых лучших людей России. Что ж тогда удивляться, когда вслед за этим наступает революция и Гражданская война?

— На Волковом кладбище в Питере все эти прыгуны через Белинского и иже с ними вроде ленинских сестриц создали неприятную атмосферу, несмотря на цветущий жасмин. Уничтожили благостность места упокоения, потому как кажется, что они и под землею дерутся своими костями. Не хватает там, правда, еще одного прыгуна. Такого маленького, лысенького, которого нехристи зачем-то на Красной площади содержат в хрустальном ящике, как Спящую царевну.

— А ну как эту Спящую царевну кто-нибудь возьмется поцеловать?..

— В нашем мире, который явно склоняется к гомосексуализму, возможно, что и эту царевну кто-нибудь нацелится поцеловать. То-то смеху будет, когда картавый оживет.

— Там же, на улице Строителей, были популярные пивные автоматы, а рядом с бредовым магазином «Изотопы» также популярные — автоматы винные. За двадцатикопеечный жетон можно было налить 166,66 г сухого, а в соседнем кране за те же деньги 63,33 г портвейна. Любители наливали оба напитка в один стакан, получая смесь под названием «тилимбом». Частенько туда захаживал генерал-лейтенант Кормилицын, заведующий военной кафедрой «Керосинки» (нефтяного института им. И.М.Губкина), опрокинуть стаканчик «тилимбома». При его появлении раздавалась зычная команда «смирно», и все мы со своими стаканами вытягивались. Генерал добродушно махал рукой «вольно» и направлялся к кассе. Всю войну он командовал службой снабжения горючим всей Красной армии, уцелел на этой расстрельной должности и заканчивал свой славный путь на такой непыльной должности, единственный из всех заведующих военными институтскими кафедрами имея генерал-лейтенантское звание. Пивная тех лет на углу Ломоносовского была замечательна еще и тем, что там вместо обычных столиков были три стойки-подковы, каждая со своим краном и своей барменшей, одна из которых, крашеная блондинка Люся, после пары-тройки стакашков, подносимых ей, забывала про свой кран и, необычайно оживившись, принималась записывать нам всем подряд свой адрес, приглашая в гости, а мы переходили на самообслуживание. Особого убытку заведению это принести не могло, потому что рецепт пива у них, со слов той же Люси, был таков — 100 литров пива, 100 литров воды, литр технического спирта (для крепости), сколько-то, не помню, соды для пены.