Кэрол Берч - Зверинец Джемрака

— Где? Где бедолага? — переспросил Скип.

Где ж ему было быть, как не в море? Ведь не в нашей же шлюпке. И не на капитанском вельботе тоже. Все выжившие члены команды оставались на своих местах. Так кто же мог взывать о помощи из воды или из воздуха?

Слезы лились у мистера Рейни по щекам.

— Господи, Господи, будь милостив, пусть это наконец закончится! — запричитал он.

В конце концов, мистер Рейни был всего лишь человек. До какого-то момента он еще сопротивлялся, но теперь сдался. Дэн уложил его обратно в лодку и стер пот с его лица.

— Ты наглотался морской воды. Не надо больше. Держи. — С этими словами он отдал мистеру Рейни собственную порцию воды, а себе оставил одну каплю, на потом. — Ты прекрати это с морской водой. Прикончит она тебя. Перестань ее глотать, и все будет хорошо.

— Верно, — согласился мистер Рейни, стуча зубами.

— Распускаться нельзя, я серьезно. Стоит дать слабину, и вот что получается. Завтра утром увидишь на горизонте корабль, точно говорю.

С юго-запада пришел шторм, и мы снова принялись вычерпывать воду — все, кроме Рейни: он остался на своем бесполезном посту, где раньше было рулевое весло, пока во время одной из бурь его не вырвало из уключины. Старпом сидел, молча плакал и смотрел — на что? Небо прорезала вспышка молнии. Море загрохотало. «Если он умрет, — думал я, — нам достанется его порция». Рейни повернулся к нам. Море не ответило на его слезы. Он лег на дно шлюпки, разговаривая сам с собой. Несчастный то начинал радостно смеяться, то плакал, как новорожденный, и звал маму. Страшно смотреть на взрослого мужчину в таком состоянии. «Мария! Мария, Мария!» — взывал он.

— Это он жену зовет, — сказал Габриэль.

— Да, мы все думаем о наших женах, — заметил Дэн. — А у тебя есть жена?

Габриэль кивнул.

Вечером, перед самой темнотой, мистер Рейни сел, протер глаза и медленно облизнул отечные губы распухшим языком.

— Ну, — произнес он, — вот мы и приплыли.

— Приплыли, значит, — отозвался Габриэль.

Тим вложил свою руку в мою:

— Небо. — И показал глазами наверх.

Небо тускло мерцало, как бывает за секунду до наступления темноты.

— Откуда вы родом, мистер Рейни? — поинтересовался Скип.

Старпом взглянул на него, задумался на мгновение и медленно растянул губы в улыбке:

— Из Нориджа.

Тим продекламировал:

— У вас там в Норидже все овсянку едят? — спросил Скип.

Мистер Рейни засмеялся, слезы вновь брызнули у него из глаз, оставляя дорожки на перепачканном лице.

— Так же, как в Дели все едят кнели, — ответил он.

Тут уже мы все расхохотались. Во второй шлюпке, наверное, подумали, будто мы просто веселимся, как бывало раньше. Но в разгар веселья мистер Рейни вдруг резко откинулся к борту, словно отброшенный гигантской рукой, после чего окончательно потерял рассудок, начал метаться, биться о планширь. Голову его мотало с такой силой, что казалось, шея вот-вот переломится, рот раскрылся, и язык то высовывался, то проваливался внутрь, глаза были зажмурены, руки и ноги беспорядочно дергались. Его ломало так, что мне стало дурно. Смотреть на старпома в таком состоянии было невыносимо, но куда денешься: человек умирал прямо у меня на глазах, и с каждым ударом его головы о борт я зажмуривался, как при ударе молота.

Дэн и Тим подобрались к нему, но удержать не смогли.

Иссиня-белые глаза мистера Рейни выскочили из орбит и стали закатываться все дальше. Потом белки перестали блестеть, он вытянулся и умер.

До смерти Билли Стока я ни разу не видел, как умирают люди. Животные — сколько угодно. Но люди — ни разу. Люди, которых я знал: Билли Сток и мистер Рейни.

Шлюпки подошли ближе друг к другу. Мы зашили старпома в его же одежду — Габриэль, Скип и я. Шили молча. Последний взгляд: раскрытые губы, нахмуренные брови, тень от савана на пол-лица. Посиневшая кожа. Габриэль натянул ткань и сделал несколько стежков своей костяной иглой. Капитан произнес молитву. Дэн и Тим опустили тело в воду.

— Господи, одиннадцать душ, унесенных в бурное море…

В нашей лодке: я, Тим, Дэн, Скип и Габриэль. Во второй — шестеро: капитан, Джон Коппер, Уилсон Прайд, Даг, Саймон и Ян.

Дэн обратился к нам:

— Вы знаете, он все время тайком пил морскую воду. Вот чем это закончилось. Не делайте так, мальчики. Мы еще выпьем с вами чего-нибудь покрепче в Вальпараисо.

Мы продолжали получать свое суточное довольствие. Кружка воды и сухарь. Я пробовал растянуть свою порцию подольше. Такого голода, как вначале, я уже не испытывал, теперь все было иначе. Колики прекратились, но что-то осталось, некий фантом — так, наверное, чувствуют себя те, у кого отрезали ногу: конечности нет, но продолжаешь ощущать, как она болит, чешется и делает все, что должна делать нога. Я отковыривал крохотные кусочки от сухаря и сосал их. «Молодец, очень разумно», — думал я про себя. В отличие от Скипа: тот уминал свою долю в пять минут, а потом собачьими глазами смотрел, как я смакую свою. Тим тоже быстро разделывался с едой, а потом час или два мирно посасывал кожаную ручку весла. — И как тебе? Нравится? — спрашивал я.

— Вполне.

Так время проходило чуть легче. Глаза скользили по палубе в поисках пищи. Дерево? Может, его попробовать? Дерева кругом было завались. Надо будет Дэну сказать. Вдруг что-то получится. Потом кожа — ее у нас тоже хватает. Остались еще ботинки, у Проктора и Дэна, и ремни. Все подмокшие сухари мы съели, но сохранился запас сухих галет и достаточное количество воды. Пока. Что еще? Раковины. Надо будет нырнуть под шлюпку и посмотреть. Но я боялся лезть в воду: чувствовал себя слишком слабым и не был уверен, что смогу забраться обратно. Там, внизу, может быть что угодно. Я закрывал глаза и представлял себе жирные гребешки, белые и оранжевые, уже вынутые из раковин, прилипшие ко дну лодки и раскачивающиеся там, словно цветы, сладкие, как те липкие китайские фрукты, что мы ели… где это было? Мясо. Тушеная жирная баранина с луком и перловкой, как готовила матушка; на поверхности — пленка жира; когда кастрюля подрагивает, дрожит и пленка. Жареная рыба — дымящиеся слои молочно-белой плоти. Толченая репа с тающим кусочком масла. Бекон прыгает и поет на сковородке, рядом возвышается круглый оранжевый купол глазуньи, грудинка уже начинает подгорать. Перловый суп, гусятина под соусом, печенка с луком, вино, пиво, джин, свиной окорок, рубец, гренки и сало. Молочный пудинг миссис Линвер, с толстой коричневой корочкой. Сладкий крем на языке. Чуть запыленные рубиновые ягоды малины. Косточки, застревающие в зубах. Надавишь — брызнет сок. Я снова на лондонской улице, перед витриной кондитерской на Бэк-лейн…