Н. Келби - Белые трюфели зимой

Правда, были еще гуси. Те самые, которых Сабина посолила, замариновала и сложила в большую глиняную миску, собираясь в неопределенном будущем отнести неведомому Бобо, чтобы тот пожарил их в утином жире.

Однако из этих припасов совершенно невозможно было сегодня приготовить еду на целый день для такой оравы. И уж точно ничто из этого не годилось для того, чтобы сварить телячий бульон. К тому же у Сабины опять кончились сигареты. В общем, как ни крути, а похода в город было не избежать.

Кто-нибудь непременно захочет подарить Папе кусок телятины.

Из кухонного окна Сабине было видно, что те лебеди опять вернулись и шипят, и настырные кролики снова принялись поедать в огороде зелень и уже успешно обглодали под корень красный салат, цикорий и листовую горчицу.

«Бульон из лебедей. Бульон из кроликов. — Сабина тщетно листала страницы поваренной книги. — Если бы можно было найти там рецепт бульона, который готовят из травы!»

«Крепкий бульон — вот главное в кулинарии, во всяком случае, в кулинарии французской, — писал Эскофье. — Без него у вас ничего не получится. Зато, если у вас есть хороший бульон, вся остальная работа покажется вам сущим пустяком. Но если бульон у вас плохой или посредственный, можете даже не надеяться на утешительные результаты. Вот почему повар, настроенный на успех, все свое внимание и умение в первую очередь направит, естественно, на приготовление очень хорошего бульона и для этого постарается не только использовать самые свежие и качественные продукты, но и с особой заботой отнесется к их приготовлению, ибо в кулинарии заботливое отношение — это половина успеха».

— Заботливое отношение… — бормотала Сабина. — Да если я начну относиться к готовке с любовью и заботой, то мы все тут просто с голоду помрем! Так-то, месье Эскофье. — Но она продолжала листать «Ma Cuisine».

«Мясные продукты более питательны, чем овощи, но мясо и овощи вкуснее, когда их едят вместе, да и пользы от них тогда больше».

«Любой хороший обед, как и обед изысканный, лучше всего завершать фруктами…»

«Хорошо сваренный кофе, если его выпить в гостиной через некоторое время после основной трапезы, способствует пищеварению».

Никакого проку от этой книги! И Сабина решила, что ей остается только отнести замаринованных гусей в «Гранд»: пусть этот Бобо их приготовит. Бобо! Она даже засмеялась, вспомнив это детское имя. Он, возможно, симпатичный. А потому она решила приодеться: сменила черное, кухонное, платье и белый фартук на легкое кружевное ситцевое платьице цвета зрелой черной смородины, нежное, как шелк. И, разумеется, надела свои красные бальные туфельки.

«Гранд-Отель» был поистине грандиозен. Настолько грандиозен, что простая женщина да еще и с двумя большими корзинами, где была соленая гусятина, ни за что не решилась бы войти в его элегантный вестибюль. Так что Сабина сразу спросила у посыльного, где у них тут кухня, — хоть она и надела свои замечательные красные туфельки и даже мазнула ванильным экстрактом за ушами и на сгибы локтей.

Стоило ей с вершины холма увидеть у отеля бесконечную вереницу «Роллс-Ройсов», и она поняла, что совершенно не продумала данную операцию. Впрочем, она и о времени толком не подумала: был уже почти полдень.

Господи, должен же где-нибудь здесь быть служебный вход!

Сабина обошла весь отель кругом, таща тяжеленные корзины с гусями, и руки у нее уже совсем отваливались, когда она наконец обнаружила неприметную дверцу без каких бы то ни было табличек. Дверца, к счастью, была открыта. Сабина смело вошла внутрь и сразу увидела целую толпу официантов. И пока она пробиралась между ними, у нее возникло стойкое ощущение, что она идет прямиком в преисподнюю.

На кухне как раз обслуживали ланч. Жара там стояла, как в топящейся духовке. Вентиляция явно была выключена, чтобы готовые кушанья не остыли прежде, чем их подадут клиентам. Окна и двери были плотно закрыты. Из плит клубами вырывался древесный дым. Его было так много, что Сабина едва видела, куда идет. Воздух казался ей ядовитым. В плитах горел кокс — на нем жарили бифштексы; пламя порой взлетало на два, а то и на три фута вверх.

И запахи на этой кухне были какими-то чересчур интенсивными — здесь пахло не только пищей, но и потом; к острому запаху чеснока и нежному запаху розмарина примешивался сладкий липкий запах свежей рыбьей крови. Рыба еще билась, когда ее швыряли на разделочную доску и тут же, не дрогнув, потрошили.

С первого взгляда казалось, что здесь царит настоящий хаос, но brigade de cuisine делала свое дело. Тарелки так и летали по кухне. Повара, краснолицые, потные, время от времени что-то кричали и перебегали с места на место, то исчезая в кухонном чаду, то вновь из него выныривая. Сабине показалось, что работает там человек пятьдесят или шестьдесят. Может, чуть больше. Или чуть меньше. Некоторые говорили по-французски, но звучали там и другие языки.

Сабина уже едва дышала. Сорок лет! Да в таком аду и до сорока-то не доживешь!

— Что за куколка? — вдруг громко спросил кто-то, и вся кухня мгновенно остановилась.

Последовало несколько непристойных замечаний на самых различных языках, кто-то присвистнул, кто-то провыл по-волчьи. И вдруг из самой сердцевины дымного облака раздался голос: «Жан-Поль, возьми-ка у девушки гусей, которых прислал Папа. А все остальные немедленно возвращайтесь к работе!»

Сабина догадалась, что этот голос как раз и принадлежит самому Бобо. Только к ней он так и не подошел. Зря она надевала красные туфли! Она глянула на свои часики. «„Возвращайтесь к работе“ — это и ко мне относится. Вскоре пора и ужин готовить». Так что она поспешила уйти. Но назад, к себе на холм, поднималась медленно, хромая уже на обе ноги — проклятые туфли оказались совершенно безжалостными. «А интересно все же, — думала она, — каков из себя этот человек по имени Бобо?»

Вернувшись из «Гранда», Сабина обнаружила, что Эскофье исчез. Она постучалась к нему, но ей никто не ответил. Она заглянула внутрь: кровать была аккуратно застелена — похоже, спать он так и не ложился.

Насколько исчезновение Эскофье встревожило его сына Поля, сказать было трудно. Поль, как и все остальные члены семьи, готовился к возвращению в Париж первым вечерним поездом. Уезжали все. Под ногами кишели внучата. Внизу стояли упакованные чемоданы. Пора было ехать на вокзал. Поль глянул на часы.

— А моя мать знает?

— Non.

— Возможно, папа в церкви?

Но месса закончилась несколько часов назад. И никто не помнил, спускался ли Эскофье к первому завтраку или ко второму. Если честно, никто из них не помнил даже, когда вообще в последний раз видел Эскофье, хотя Сабине в этом, разумеется, ни один не признался. И все теперь возлагали надежду только на нее.