Наталья Апрелева - Пояс неверности. Роман втроем

— Так-таки и утреннего стула? — удивляюсь я.

— Да, — безоговорочно подтверждает бывшая эстонка, — а вот еще одна моя знакомая, коллега по работе, обожала показывать всем свои операционные рубцы. Она перенесла порядка пяти полостных операций и каждого нового человека непременно знакомила с ними, иногда даже залезала на письменный стол, чтобы лучше видно. Как-то зашел директор, а она билась в конвульсиях, изображая спазмы при почечной колике…

Выходим на улицу. Садимся в подъехавшее такси. Водитель, похожий на Чака Норриса, если я его ни с кем не путаю, поворачивается и спрашивает, поблескивая двумя золотыми зубами в глубине рта:

— А что, девчонки, наверное, хотели бы жить вечно?

Мы переглядываемся с подругой, качаем головами и громко смеемся. Водитель не обижается:

— И правильно, все равно не получится.

Доезжаю до студии художника Лизунова, где мы должны встретиться с Ним и поговорить о чем-то. Придумать, о чем. Успела сегодня все намеченное. Его вещи из детской комнаты благополучно перевезены на новое, хорошее место. Даже и продуктовый набор туда куплен, отправлен и разложен на холодильниковых полках и аккуратными «штабелями» на кухонном столе. Квартирой, конечно, знакомый маклер занимался впопыхах, но она чистая и удобная, кухня-столовая и небольшая спальня. Смотрю на часы, до назначенного часа остается три минуты. Умение рассчитать точно время — одно из немногих моих несомненных достоинств.

Рассчитать время — это непосильный труд для Него, вечное недоразумение, вечные опоздания, вечные рассказы о пробках и форс-мажорных обстоятельствах.

Я не удивляюсь, когда проходит пятнадцать минут, и двадцать минут, и полчаса. Правда, через полчаса я начинаю мерзнуть, стучать сапогом о сапог, растирать руки в перчатках. Даже курить холодно. К Лизунову внутрь не хочу.

Вздохнув, набираю номер.

— Алло.

— Ты где? Я уже замерзла!

Частые гудки в ответ.

Повторяю набор. Абонент находится вне зоны обслуживания.

Из высоких стеклянных дверей вываливается художник Лизунов, борода расчесана, шуба распахнута, в руках — огромные пакеты, забитыми пустыми бутылками из-под барного пива «Жигули». Знатно погулял недавно художник Лизунов, или это результат многодневного праздника?

— Это что ты тут делаешь? — недовольно произносит он. — Это зачем ты приехала-то сюда? Опять Гадя прислала, что ли?

Свою супругу Надю художник неоригинально называет в духе Камеди-Клаба — Гадя, а ее общество — Гадюшник. Пару лет назад Гадю внезапно обуяли пароксизмы ревности, и она буквально начала выслеживать своего пухлого ловеласа где только представлялось возможным. Внезапно наезжала к нему в мастерскую в течение дня, подкарауливала в обеденный час в месте вероятного приема пищи, отсылала с незнакомых телефонных номеров провокационные сообщения. Очень любила устраивать Лизунову перекрестные допросы в присутствии общих друзей: «то есть ты был в клубе Сахар, хорошо, а где там расположен мужской туалет? Не ври мне!»

Через несколько месяцев такой напряженной жизни Гадя, ко всеобщему удовольствию, забеременела и через неполный срок родила двойню. Ей тогда исполнилось сорок три, а деток назвали с большим пафосом Теодором и Дорианом.

— При чем тут Гадя? Мы здесь встретиться договорились…

— А, со своим, что ли? Так я его послал за объективом домой… Тоже мне, приехал студийные фото делать, а нужного объектива не взял… Это, я тебе скажу, худший из непрофессионализмов! — немного сбивчиво формулирует художник Лизунов.

— Так, подожди, то есть ты хочешь сказать, что он поехал ко мне?

— Уж не знаю, куда, но за объективом и уже чертову уйму времени отсутствует, — злобно заключает художник Лизунов, его щечки прыгают, борода выглядит гнездом маленькой птицы.

Не прощаясь, отхожу в сторону. Все предусмотрела, да. Кроме того, что у этих мудаков не хватит ума сразу запастись всеми необходимыми запчастями для фотоаппарата.

Дорогой молескинчик, как хорошо, что я взяла за правило все записывать, кажется, без этого бы сейчас просто сошла с ума или еще что, а так — сижу на полу, вывожу дрожащей рукой буквы, они пляшут не хуже человечков. Нет, нет, нафиг человечков, надо по порядку, а то в голове полный бардак. Как сказала бы Ксюха — «бордель», она путает некоторые слова.

Уже темно, и происходящее за окном можно разглядеть, только плотно прижавшись к стеклу носом, как в детстве. К счастью, свинский пятачок никого не насмешит сейчас, и я смотрю на улицу, через дома, на сквер, там пусто и сильный ветер. Чистые пруды незаметны, но они точно там. Знаю, что никуда не пойду, но очень хочется — как есть — в футболке, шортах и еще сапогах, ладно уж, надену — выйти в ночь и ходить какое-то время туда-сюда, просто так, замерзая и радуясь этому.

Дверь в кабинет десять минут назад я сама плотно закрыла, еще и подошла и проверила, подергала за ручку. Конечно, все равно придется выйти, но не сейчас. Хорошо бы никогда.

В общем, милый дневничок, это настолько невероятно, что я до сих пор верю не совсем, такого не может быть никогда. Услышала шебуршание ключа, спрыгнула с дивана, на котором валялась и читала «Джен Эйр», спрыгнула, отложила аккуратно книжку и выглянула в коридор. Ясное дело, я считала, что вернулась Барыня, и надо ее поприветствовать. Но у входной двери была не Барыня.

Я даже не сразу поняла, что там происходило, у входной двери. Мозг отказывался воспринимать информацию.

На мягкой табуретке сидел мужчина, расшнуровывал ботинки, он был без шапки и в одном пиджаке, цвета горчицы, я как-то очень отвлеченно подумала, вот, типа, у Любимого тоже есть таких пиджаков штук шесть, он обожает этот горчичный цвет. И тут мужчина поднял голову, я смотрела на него, стоя в противоположном конце квадратного холла, красиво увешанного картинами и всякими мелкими штучками для декора. А он смотрел на меня, и ботинок грохнулся из его руки с противным шумом, очень сильным и неподходящим для падения простого ботинка.

Потом он встал, перешагнул через обувь и полосатый стильный коврик, открыл рот и снова закрыл, и то же самое проделал с глазами, и его глаза — темно-белые — вот его именно глаза сверкнули в неярком свете. Передо мной стоял пропавший Любимый, трепал себя правой рукой за правое ухо — жест волнения, я и раньше наблюдала.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я.

— Чччерт, — сказал он обиженно, — чччерт, я мог бы догадаться!.. Идиот. Ладно, скажи своей новой подружке, что я позже приду. Надо же поговорить. Или не надо поговорить. Но позже зайду. Эн пэ зэ.

И он стал надевать обратно свои ботинки, и тщательно вывязал бантик, так, как делал всегда: сначала обычный узел, потом сложил ровные петли и выстроил узел с ними. Развернулся. Ушел, дверь хлопнула и открылась снова, потому что замок не защелкивается самостоятельно, и его надо закрывать вручную. Я подошла, закрыла.