Маруся Климова - Белокурые бестии

В свою очередь, никто из них тоже не подозревал и не подозревает до сих пор, что они собирались только что вытащить кошелек из кармана у знаменитой писательницы, очередь поклонников на презентацию книги которой выстроилась от Публичной библиотеки аж до самого Невского, она для них еще более незрима и неосязаема, чем комары и мухи для Маруси, чем она живет, о чем пишет, они не узнают вообще никогда, так как напомнить о своем существовании Марусе они могут хотя бы лишив ее кошелька, возможностей же напомнить им о себе у таких, как Маруся, нет и не будет никогда.

А вообще-то, Костя считал, что Маруся напрасно забивает себе голову тем, что в это время на уме или на душе у Комаровой, если она говорит, что заметила в ее лице что-то лисье, то на эту ее черту ей и следовало бы обратить особое внимание, во всяком случае, сам Костя не был большим специалистом по этим зверькам, поэтому он предлагал съездить Марусе куда-нибудь в отдаленную лесную деревушку и побеседовать там с местными охотниками, только там, уверял он Марусю, она может получить исчерпывающую информацию, какую только можно, об особенностях характера и поведении Комаровой, а так ей пока придется ограничиться сведениями на уровне сказки про Колобка, потому что, насколько он помнит, именно лиса там его съела.

Маруся тоже, кстати, Косте всегда чем-то напоминала Колобка, может быть, своими румяными щеками и круглым улыбающимся лицом, именно это внешнее сходство Маруси с Колобком больше всего и тревожило Костю, не внушая ему особого оптимизма и надежд на благоприятный исход ее дела. Если она так благополучно улизнула от бабушки в Жмеринке, из Парижа от замечательного французского аристократа, которого она теперь рекомендовала Комаровой, послала на три буквы Опухтина и Сеню из «БУ», ускользнула от ЕРС, ФСБ в лице Китоновой и восьмичасового рабочего дня в «Новом Резонансе», и еще много откуда и от кого, всего и всех Костя даже не мог перечислить, в том числе, и от него самого, когда он в безумном состоянии хотел ее обнять и поздравить с тем, что она является белокурой бестией. Но все это теперь ровным счетом ничего еще не значит, и от Комаровой и Серафима Марусе уйти будет не так просто… О себе в прошлом Костя говорил как о ком-то другом, потому что еще Киркегор справедливо заметил, что разные периоды жизни человеческого «я» могут отделяться друг от друга непреодолимыми разрывами, пропастями, отчего тот же самый человек мог, в сущности, не иметь никакого отношения к тому, чем он был раньше…

К тому же и на самом деле, всерьез, Комарова сообщила Марусе, что Серафим собирается подать на нее встречный иск, но только уже не по гражданскому, а по уголовному делу, за подделку и кражу документов, так как она, якобы, несколько раз подделывала подписи у них в ведомостях на зарплату, получая деньги сразу за пятерых, а также выкрала у него расписку за те шестьсот долларов, которые он выплатил ей год назад из рук в руки. Но пока, правда, он никаких исков не подал, просто Комарова советовала Марусе хорошенько подумать, прежде чем продолжать свою тяжбу с Серафимом. Поэтому, для того, чтобы Марусю не взяли под стражу прямо в зале суда, а такие случаи бывали, например, с Николаем, которого жена засадила в Кресты на шесть месяцев, и Маруся это хорошо знала, поэтому Костя и собирался с ней туда пойти, чтобы ее подстраховать, но для этого Косте надо было предварительно хорошенько подумать. Что ему, например, на себя в этот день надеть? Костя был согласен с Русланом — ко всему нужно подходить профессионально.

Может быть, кожаную куртку марусиного отца, которую она ему подарила, или это будет слишком? Ведь когда он пришел в этой куртке вместе с Марусей к Родиону Петровичу и Ванечке, то сразу же понял, что, пожалуй, перебрал через край, потому что они все время смотрели на него, как загипнотизированные, Маруся должна была согласиться, что это действительно было так.

Что касается отцовской кожаной куртки, которую тот в свое время привез себе из Англии, то она Косте действительно шла, и Маруся отчетливо запомнила, например, как Торопыгин, когда они с Костей были у него в гостях в Москве, сильно напившись и едва ворочая языком, пробормотал что-то вроде того, что в этой куртке Костя похож на истинного арийца и еще поинтересовался у Маруси, где она ее ему купила, наверное, в Париже.

Нет, куртку для этого случая Костя считал не самым подходящим нарядом, настоящий денди-сверхчеловек должен быть одет, по возможности, небрежно, и мера этой небрежности, считал Костя, должна измеряться и варьироваться в зависимости от степени приближающейся опасности, иногда такая небрежность, в минуты наивысшего риска, должна становиться максимальной, правда, она никогда не должна была переступать последней черты и превращаться в обычное уродство, так что в данной ситуации, когда опасность была достаточно велика, куртку Костя считал совершенно неподходящей, она больше подходила для какой-нибудь дружеской вечеринки и тусовки, во время которых, конечно, тоже нельзя полностью расслабляться, но ведь и куртка тоже была уже слегка потертой и поношенной, но для суда она все-таки была слишком приличной и впечатляющей.

Игрушечный мобильный телефон, который сначала хотел, было, взять с собой Костя, он тоже почти сразу же отверг, хотя сначала он даже нарисовал Марусе замечательную картину, как во время заседания суда у него в кармане вдруг неожиданно зазвенит мобильный телефон, и он начнет сразу же говорить по нему и исключительно по-французски, точнее, скажет несколько фраз, которые Маруся ему предварительно напишет, а он их заучит, и какое это должно на всех произвести там впечатление, особенно на судью и Комарову, потому что французская речь, по мнению Кости, в отличие от английской, еще сохранила свое прежнее магическое воздействие, когда по-французски говорили исключительно господа, а судья и Комарова, по мнению Кости, должны были, во всяком случае, на бессознательном уровне, сохранить в себе память своего лакейского происхождения, потому что у людей, как и у собак, существуют определенные породы, и как охотничья собака и сторожевая разнятся друг от друга на уровне инстинктов, которые оказываются более значительными, чем черты ее индивидуального характера, так и у людей родовые свойства куда сильнее индивидуальных, причем это касается даже гениев, например, Блок, будучи по происхождению немцем, за всю свою жизнь, как известно, педантично не выбросил ни одного своего черновика, ну и так далее, Костя даже не хотел особенно вдаваться в подробности, настолько это для него было очевидно, а уж о таких «простых» людях, как судья и Комарова, и говорить нечего, французская речь должна была их сразу же загипнотизировать, и они бы прямо плюхнулись перед Костей на колени…