Маруся Климова - Белокурые бестии

Так вот, обо всем этом Маруся даже и не собиралась говорить судье, она вообще об этом ничего не знала, Комарову порекомендовала ей ее школьная подруга, поэтому Маруся себе такого даже представить не могла, и ее претензии отныне будут обращены непосредственно к самой судье, а та уж пусть самостоятельно с ними разбирается, тем более, что судья знакома с Комаровой с детства, поэтому Маруся очень надеялась, что та будет ей очень признательна за то, что Комарова ей так удружила. Правда, дотацию Маруся тоже, на всякий случай, пообещала Комаровой сорвать и попросила ее это тоже не забыть передать своим новым работодателям, на которых она, как это теперь было совершенно ясно Марусе, на самом деле, все это время и работала.

Николаевой она тоже, на всякий случай, напомнила, что ее отец был когда-то большим начальником, и у него до сих пор остались связи в ФСБ, о чем Николаева, которая училась с Марусей в одной школе, прекрасно знала. Если же Комаровой всего этого не хочется, то пусть она в эти три дня немного поработает на нее, использует свои особые отношения с судьей, расскажет о них поподробней своим новым друзьям, Серафиму и Сокольскому, раз уж она о них так заботится и желает им добра, пусть они тоже за эти три дня все хорошенько обдумают…

Через три дня в холле здания суда Маруся и Костя в назначенное время ждали Комарову и Серафима, который, вроде бы, в конце концов, согласился выплатить Марусе деньги, предварительно подписав с ней мировое соглашение, по которому он все-таки отказывался от всех своих прав на Селина, но получал взамен право одноразового издания, сумму, правда, он тоже должен был выплатить не всю, а только половину, триста долларов. Но Костя сказал, что ладно, пусть будет так, все-таки это больше, чем ничего, иначе Маруся в результате не получит ничего, процесс будет тянутся бесконечно, как у Кафки…

Вообще-то, он не очень верил, что Комарова и Серафим явятся в назначенное время, он даже говорил, что, если они придут, то это будет почти, как в кино, и сначала минут десять их, действительно, не было, Костя сказал, что ну вот, он так и думал, все будет, как в жизни, он с трудом себе представлял, что Серафим кому-нибудь так просто отдаст триста долларов. Однако через десять минут появилась Комарова, а за ней почти сразу следом подошел и Серафим, он выглядел очень подавленным, на Марусю и Костю почти не смотрел, они быстро подписали мировое соглашение, и Маруся получила причитающуюся ей сумму.

И только после этого, уже на улице, Костя признался Марусе, что вечером, накануне второго заседания, сам позвонил адвокату Сокольского и Серафима, и предложил ему от ее имени перенести дело на осень, их это вполне устраивало, однако Костя сказал, что у него дома поврежден кабель телефона, и он звонит из автомата на последний жетон, поэтому он сам Марусю предупредить об их согласии не сможет, так что, если тому не очень сложно, то Костя очень просил его, чтобы он оповестил об этом Комарову, а через нее и Марусю, чтобы той понапрасну завтра рано не вставать, мол, все улажено, заседание, как она и просила, переносится, со своей стороны, Костя тоже попробует им каким-нибудь образом позвонить, но так как дома у него телефон не работает, он просто просил их адвоката на всякий случай его подстраховать. Сам он сразу же позвонил тогда еще и Комаровой и тоже повторил ей все свои просьбы по поводу переноса суда, которое он только что согласовал с противоположной стороной, он также попросил ее завтра договориться с судьей о переносе дела, воспользовавшись своими с ней дружескими отношениями.

В это мгновение Комарова немного заколебалась, однако Костя уверил ее, что Маруся на днях обязательно занесет официальное заявление от своего имени, так что все будет в порядке, пусть она не волнуется, он ей это гарантирует, Костя даже дал ей честное слово и готов был дать ей честное пионерское, ленинское, побожиться, поклясться всем святым, что только есть на этом свете…

Он надеялся, что Маруся не будет вникать в то, что скажет ей Комарова, или та не особенно внятно передаст ей эту информацию, да и в самом деле, в таком контексте тогда, кроме факта переноса, Марусе было трудно что-нибудь еще из слов Комаровой понять, а тем и в голову не могло прийти, что такой интеллигентный на вид молодой человек способен шутить с такими серьезными вещами, как суд. А потом уже, если это сработает, Костя не сомневался, что сумеет разыграть спектакль, в который он и вовлек Марусю.

Целью же этого спектакля для Кости было пробудить в Марусе вспышку спонтанной неуправляемой злобы и направить эту энергию против Комаровой, заставив ее, тем самым, выполнить марусину волю. Кажется, теперь он и сам еще до конца не верил, что все так удачно прошло, и его замысел с таким блеском воплотился. Конечно, триста долларов это не шестьсот, но об этом Костя уже, кажется, забыл, так он был доволен гениальным воплощением своего замысла и тем, что Маруся так замечательно исполнила свою роль, правда, сама того не подозревая, а он специально ничего не сказал ей заранее, чтобы все выглядело естественно и натурально, потому что спонтанность и в искусстве, и в жизни Костя ценил все-таки гораздо больше, чем рефлексивность и сознательность, и немецкие романтики поэтому, Новалис, к примеру, ему нравились гораздо больше, чем Гете или же Кант, «Фауст» казался ему надуманным и бесконечно устаревшим, Гейне со своей иронией его раздражал, иронии он предпочитал смех…

На следующий день, чтобы отпраздновать этот неожиданный хэппи-энд, Маруся зашла к Косте с бутылкой шампанского. Он пребывал в таком хорошем расположении духа, что даже снял с окна фанеру, которая отгораживала от него Исаакиевский собор, отчего в его комнате стало гораздо светлее, и Маруся видела вдалеке огромный купол Исаакия, который светился и переливался на солнце золотым светом.

декабрь 2000 г. Санкт-Петербург