Эрик Сигал - Сильнодействующее средство

— Думал. Только я никак не могу отделаться от мысли, что одной этой выходкой ты можешь разрушить жизнь сразу трем людям — тем более что мне известно, как ты помешан на дочери. Нет, ты просто обязан сделать правильный выбор!

— Ты рассуждаешь, как бесстрастный ученый сухарь, — огрызнулся Адам.

— А ты, мой дорогой профессор, — как глупый мальчишка, который не может справиться со своими гормонами. Сейчас наступил момент, когда от тебя требуются вся объективность и аналитические навыки, на какие ты способен. Дай ей уйти. Пусть уедет и начнет новую жизнь.

Помолчав, Чарли с оттенком недоверия добавил:

— Или ты уже наложил лапу на ее исследовательские дарования?

— Не говори ерунды.

— Да будет тебе! Ты же сам говорил, что Аня усваивает иммунологию со скоростью звука. И уже выдвигает собственные гипотезы. Если бы ты меньше загружал ее работой в лаборатории, у нее оставалось бы время на занятия, чтобы в конце концов подтвердить врачебную квалификацию.

— Иди ты к черту, Чарли! Намекаешь, что я бессовестный эгоист?

— Ты такой и есть, — холодно констатировал тот. — И ступил на скользкую дорожку, которая приведет тебя к пропасти.

Прямолинейные увещевания Чарли Розенталя послужили для Адама хорошей встряской. После этого разговора он довольно долгое время демонстрировал фантастическую сдержанность. Они с Аней возобновили свои бесконечные телефонные беседы по средам, однако ездить к ней он перестал. И даже когда она с другими сотрудниками лаборатории выходила перекусить, Адам избегал присоединяться. Но, несмотря на все усилия, он все больше понимал, что его сопротивление на исходе. Достаточно было одного взгляда на Аню…

Она и сама мучилась чувством вины, а потому считала, что не заслуживает больше того, что уже имеет. Мысленно она смирилась с тем, что отношениям с Адамом приходит конец, хотя это и были самые счастливые мгновения ее жизни.

Прошло два месяца с того дня, как Аня Авилова стала работать у Адама Куперсмита в лаборатории иммунологии. Поначалу, что было вполне естественно, ей поручалась самая «грязная» работа: помыть пробирки, подготовить подопытных животных и все в таком роде. Но она была очень смышленая и осваивала премудрости науки с поразительной быстротой. Не прошло и месяца, как ее уже перевели в группу обработки данных, где она занялась сличением результатов старых и новых экспериментов на компьютере, который отныне находился в ее безраздельном пользовании.

В очередную среду, около семи часов вечера, Адам заметил, что Аня закончила работу и сложила бумаги в папку, намереваясь поработать над ними потом. Была зима. За окном — кромешная темень. Адам стремительно подошел к ней, держа на руке пальто.

— Аня, ты каким путем домой едешь? — спросил он по возможности небрежно.

— Как обычно, — ответила та. — На шестьдесят шестом до Гарвард-сквер, а там пересяду на семьдесят первый, он идет практически до моего дома.

— По мне — это даже хуже, чем идти пешком, — заметил Адам. — Можно я тебя подвезу? Мне почти по пути. А кроме того, на улице темно и холодно, а под ногами — лед.

Аня задумалась, потом улыбнулась.

— Буду очень признательна.

Первые несколько минут Адам хранил молчание и лишь время от времени украдкой поглядывал на свою пассажирку. Аня, смущенная и молчаливая, казалась ему еще более прекрасной и желанной, чем когда-либо. Он понимал, что просто так ее не отпустит.

На Уотертаун-сквер он спросил:

— У тебя есть минутка перекусить?

Аня ответила вопросом на вопрос:

— А у тебя?

— Да. Сегодня жена в Вашингтоне.

Аня сделала еще одну попытку его отговорить — но тоже не слишком убедительную:

— Значит, ты должен накормить дочь…

Адам старательно отгонял все мысли о Хедер, для которой ужин по средам всегда был особенным, ведь в этот день папа принадлежал ей одной. Подавив угрызения совести, он ответил:

— Я могу позвонить экономке… Скажу, что задерживаюсь в лаборатории, — она привычная.

Аня улыбнулась.

— Тогда, может, заскочим в магазин, а я потом соображу что-нибудь попроще?

Квартира удивила Адама происшедшей с ней метаморфозой. В гостиной были новые обои и гармонирующие с ними шторы. На стене висела большая, яркая репродукция Миро, она, несомненно, отражала перемену в настроении хозяйки.

А места на книжной полке практически не осталось.

С мебелью по-прежнему было негусто, и им пришлось сидеть на полу, скрестив ноги по-турецки, а есть с журнального столика.

Поначалу разговор не клеился.

— Как твоя работа? Надеюсь, то, что тебе поручают, не слишком скучно?

— Вовсе нет! — с жаром воскликнула Аня. — Для меня само пребывание в одном помещении с таким количеством творческих людей — уже учеба. За то короткое время, что я работала с коллегами Дмитрия в советской Академии наук, я научилась распознавать не просто хороший, а выдающийся интеллект. И должна сказать, Адам, ты — самый блистательный человек, с кем мне доводилось знаться.

Он улыбнулся.

— Раз уж мы начали говорить комплименты, должен признаться, что за то недолгое время, что мы вместе работаем, я имел возможность убедиться в твоей поразительной научной интуиции.

Она вспыхнула от удовольствия.

— Ты мне льстишь.

— Но это правда! — не унимался Адам. Он придвинулся и посмотрел ей прямо в глаза. — Я люблю тебя, Аня.

— Я тебя тоже люблю, — ответила та. — Что же нам делать, Адам?

— Надо прислушаться к своему сердцу. Мы слишком долго были врозь, больше я этого не вынесу.

Он заключил ее в объятия, и Аня не отстранилась.

Часы, проведенные вдвоем в этой крошечной квартирке в Уотертауне, стали для Адама самыми счастливыми в жизни. Он заполнил собой зияющую пустоту в душе Ани, но одновременно испытал на себе ее неизбытое материнское чувство, которого, как оказалось, ему прежде недоставало.

Рубикон был перейден.

Как-то воскресным вечером он нехотя выпустил Аню из объятий и, одеваясь, проговорил:

— Так больше продолжаться не может. Я не хочу.

— Адам, — прошептала Аня, — поверь, я все прекрасно понимаю. Если ты сейчас скажешь, что мы с тобой больше не увидимся, ты сделаешь меня очень несчастной, но я это приму и пойму.

Он повернулся и с чувством произнес:

— Нет, Аня, все как раз наоборот. У меня теперь осталось одно желание — быть с тобой до конца дней.

Адам медленно сошел с крыльца. Дул ледяной ветер, и под его порывами он вдруг пробудился и душой, и телом. Он понял, что ведет себя как жалкий трус. Решимость, которую он только что продемонстрировал перед Аней, в момент оказалась поколеблена страхом причинить боль жене и дочери. Он с ужасом представлял себе, как объявит им то, что уже давно назрело.

Адам возился с замком автомобиля, когда затрезвонил мобильный телефон. Он поспешно сел в машину и ответил на звонок.