Алтай 2009-01

— Скажи, Шая, — спросил Яковлев, намеренно переводя разговор на другую тему: — Много раз тебе приходилось бывать в таких переплетах, как тогда в Уфе?

— Много, — ответил Голощекин. — И в ссылке довелось побывать, и за границей тоже.

— Про заграницу я знаю, — сказал Яковлев. — А вот про то, как приходилось здесь, слухов доходило мало. За границу сообщали только о самом важном.

— После февраля мы со Свердловым организовывали в Екатеринбурге Совет рабочих и солдатских депутатов, — сказал Шая. — Потом он уехал в Петроград, а я остался здесь. — Голощекин на несколько мгновений замолчал и добавил: — В нашем Совете все люди надежные. У меня нет никаких сомнений в том, что в Екатеринбурге мы раздавим любую контрреволюцию. Она не сможет здесь поднять голову.

— Спасибо за обед, — Яковлев поднялся из-за стола. — Было приятно повидать старых друзей и познакомиться с теми, кого не знал.

Остальные тоже встали. Авдеев подошел к Яковлеву и остановился около него. Яковлев понял, что с этой минуты он будет следовать за ним как тень. Свердлов об этом распорядился или Голощекин, теперь уже не имело значения. Это приходилось принимать как неизбежность.

Уральские чекисты проводили Яковлева до вагона и еще долго стояли на перроне, глядя вслед удаляющемуся поезду. Они так и не поняли, что из себя представляет чрезвычайный комиссар. Слишком уж скрытным и недоступным показался он им. И Голощекин подумал, что у него с Яковлевым могут еще возникнуть непредвиденные проблемы.

Остановка в Екатеринбурге произвела неприятное впечатление и на Яковлева. Он вдруг понял, что за его спиной началась серьезная игра. Не приходилось сомневаться в том, что ее затеял Свердлов. Но какую цель преследовала эта игра, он не знал. Это настораживало и заставляло продумывать каждый шаг. Яковлев даже повеселел, предчувствуя неминуемые острые ощущения. Словно ему предстояло опять брать банк или почтовый поезд.

Едва поезд тронулся от екатеринбургского вокзала, в купе к Яковлеву явился Авдеев. Остановившись у двери, он начал глазами обшаривать полки, пытаясь найти место, где мог бы устроиться. Яковлев вызвал к себе своего помощника Глушкова, отвечавшего за размещение команды в поезде, и сказал, глядя на Авдеева:

— Николай Михайлович, найдите, пожалуйста, место для этого товарища. Он едет с нами до Тобольска.

Авдеев с недоумением посмотрел на Яковлева, но Глушков взял его за локоть и повел с собой. Яковлев закрыл дверь купе и до самой Тюмени не выходил из него. В Тюмени его встречал старый друг по многим нападениям на почтовые поезда и банки Петр Гузаков. С ним было около полусотни таких же, как он, проверенных боевиков, а, проще говоря, отчаянных головорезов. Они молча обнялись и Яковлев понял, что он выполнил все поручения, отданные ему еще из Москвы. Недалеко от вокзала стояло несколько тарантасов, запряженных лошадьми. Гузаков провел Яковлева к одному из них, они сели и вся кавалькада направилась в Тобольск. Куда сел Авдеев, Яковлев не посмотрел. Он отдал его на попечение Глушкова.

— Деревни все проверил? — спросил Яковлев, когда, миновав городские дома, тарантас выехал на гулкий деревянный мост через Туру. Лед на реке стоял еще прочный, и это успокоило его.

— До самого Тобольска, — ответил Гузаков. — Особенно Покровку и Иевлево. В каждой деревне оставил своих людей. Насчет лошадей и повозок договорено.

— Ночевать будем в Иевлево? — Яковлев поежился и плотнее натянул на колени полу своего короткого пальто. После теплого вагона ехать в открытом тарантасе показалось холодно.

Гузаков скосил на него глаза, попросил приподняться, сунул руку под сиденье и достал новенький парусиновый дождевик.

— Надень, — сказал он, протягивая дождевик Яковлеву. — Пока доедем до Иевлево, будешь грязный как черт. Да и теплее в нем, продувать не будет. У тебя пальто барское, в таком только в городе щеголять.

Гузаков говорил это с нескрываемым восхищением. Ему нравилось, что из простого уфимского парня, каким до сих пор является сам Гузаков, Яковлев превратился в заграничного щеголя. Он гордился доверием Яковлева и к предстоящему заданию относился весьма серьезно.

Яковлев натянул дождевик на пальто и сразу стал похож не на щеголя, а на деревенского писаря. Если бы еще поменял шляпу на крестьянскую шапку, мог сойти и за возницу: Гузаков всегда отмечал про себя невероятную способность Яковлева мгновенно перевоплощаться. Эта способность не раз выручала его во время облав и ухода от жандармов.

— Ночевать будем в Иевлево, — сказал Гузаков, одобрительно посмотрев на закутавшегося в дождевик Яковлева. — У крестьянина Мезенцева. У него самая подходящая изба. Я поселил к нему наших людей.

Яковлев еще в Москве детально продумал весь путь, который придется проделать из Тобольска до железной дороги вместе с царской семьей. Рассчитал количество повозок, необходимых для перевозки семьи и охраны, наметил посты для каждой деревни, через которую будет пролегать путь, организовал предварительную разведку на всей трассе. Надо было учесть все. И возможность похищения царя монархистами, которых, вне всякого сомнения, осталось в России немало, и предотвращение каких-либо митингов и стихийных выступлений, и просто встреч царя с жителями деревень. Главным условием этого была тайна операции. Но Уральский совдеп сделал ее всеобщим достоянием и не только послал в Тобольск свой отряд во главе с комиссаром Заславским, но и определил соглядатая. Яковлев обернулся. Авдеев сидел в повозке, ехавшей сзади. Яковлев почему-то подумал, что именно там он и должен находиться. Обязанность соглядатая все время держать в поле зрения наблюдаемого.

— Дорога до Тобольска проезжая? — спросил Яковлев.

— Днем уже сильно развозит, но проехать можно, — ответил Гузаков. — На Иртыше лед стоит еще крепкий.

— Ты и на Иртыше был? — удивился Яковлев. Он категорически запретил Гузакову появляться в Тобольске до своего приезда. Его могли узнать, и это сразу вызвало бы ненужные подозрения.

— Был, — усмехнулся Гузаков. — Но реку не переезжал. На Тобольск смотрел с левого берега. Кремль там красивый. Белокаменный. И церкви хорошие.

Петра Гузакова Яковлев знал по Уфе еще с юности. Шаю Голощекина на митинге в железнодорожных мастерских они охраняли вместе. В первых экспроприациях железнодорожных касс и почтовых вагонов участвовали тоже вместе. Но потом Петр привел в группу боевиков своего младшего брата Михаила — веселого, улыбчивого и безрассудно отчаянного парня. Во время нападения на самарских артельщиков Петра ранило, его удалось спрятать и спасти. А Михаила схватили жандармы. Суд приговорил его к смертной казни. Яковлев подготовил побег Михаила, передал ему в тюрьму три браунинга. Но после долгих раздумий Михаил бежать отказался, сказал, что больше не хочет марать руки в невинной крови. Михаила казнили. Яковлев посчитал тогда это признаком малодушия и предательством интересов революции. Но в эмиграции уже не осуждал Михаила с такой категоричностью. Ведь жандармы и почтовые служащие, которых убивали боевики, честно выполняли свой долг перед государством и обществом. Яковлев никогда не забывал о первом убитом им жандарме, у которого осталось шестеро малолетних детей. За границей он часто думал о том, что повзрослев, они начнут мстить революционерам. С их стороны это будет всего лишь справедливый суд.