Алтай 2009-01

— Разве я похож на человека, который сидел в тюрьме? — спросил Яковлев.

— Многие революционеры побывали в тюрьмах, — Кобылинский шагнул в сторону, обходя лужу. — Такова участь всех, кто выступает против власти. Большевики ведь тоже будут сажать в тюрьмы. Без этого не обойтись.

— Вы правы, — ответил Яковлев. — Как же иначе удержать власть? Достоевский говорил: отними у русского человека Бога, и он превратится в зверя. Я скажу другое. Русский человек превратится в зверя и в том случае, если перестанет бояться власти.

— Власти или закона? — уточнил Кобылинский.

— В принципе — это должно быть одно и то же, — сказал Яковлев. — Ведь всякая власть должна быть гарантом закона. Но беда в том, что в России никто никогда не соблюдал закон.

— Почему же тогда большевики разогнали Учредительное собрание? — спросил Кобылинский. — Ведь его избрал народ. Сейчас именно оно должно быть олицетворением законности.

— Учредительное собрание больше чем на треть состояло из большевиков, — заметил Яковлев.

— И этого, по-вашему, оказалось мало? — Кобылинский повернулся к Яковлеву, стараясь заглянуть ему в глаза, но тот опустил голову.

Они остановились у темного, островерхого костела, один скат крыши которого накрыл черной тенью высокий берег Иртыша. Это сооружение по своей архитектуре резко отличалось от всех зданий Тобольска. Яковлев сначала не обратил на него внимания, затем, удивившись, спросил:

— Откуда здесь католический храм?

— Его поставили пленные шведы, — сказал Кобылинский. — После Полтавской битвы Петр I сослал в Тобольск много шведов. Тобольский губернатор разрешил им построить здесь свою церковь.

Яковлев замолчал, задумавшись о чем-то, потом сказал:

— Удивительный город. Куда ни ступишь, везде история. Мы с вами тоже можем войти в историю.

— Я не хочу играть в ней роль Пилата, — резко сказал Кобылинский, — Это не для меня. Я вообще не хочу входить ни в какую историю.

— Почему вы заговорили о Пилате? — спросил Яковлев.

Они снова вышли на улицу, на которой стоял губернаторский дом. Окна его второго этажа тускло светились, из-за плотных штор наружу не проникало ни одной тени. Глядя на них, Яковлев пытался представить, чем занимается сейчас царская семья, но, сколько ни силился, ничего не мог вообразить. Он вдруг понял, что ничего не знает об этой семье. Он видел на портретах и в кинохронике только царя. Но что представляет из себя царица, которую вся левая пресса пыталась выдать за немецкую шпионку, как выглядят четыре молодые царевны и царевич Алексей, он не знал. Его мысли прервал Кобылинский.

— Почему я заговорил о Пилате? — переспросил он. — Потому что нельзя отдавать на суд толпе того, кого ей посылает Господь. Все, что лишено нравственного начала, рано или поздно получает возмездие.

— Вы имеете в виду бывшего Императора? — Яковлев повернулся к Кобылинскому, пытаясь понять, куда клонит полковник. — Николая послал Господь русскому народу?

— Завтра вы познакомитесь с ним, — сказал Кобылинский. — Вы же прибыли сюда именно за этим?

— Вы долгое время находитесь рядом с ними. — Яковлев остановился, глядя на тусклые окна губернаторского дома. — Скажите честно, у вас ни разу не было с ними никаких эксцессов? Никаких истерик или требований с их стороны, никаких протестов?

— Ни одного, — ответил Кобылинский. — За все это время я не видел со стороны Государя ни одного хмурого взгляда.

— Удивительное самообладание, — заметил Яковлев.

— Да, — согласился Кобылинский. — Это привито им всем с молоком матери.

— В какое время к ним лучше всего прийти? — спросил Яковлев.

— После обеда. — Кобылинский поднял голову, посмотрел на губернаторский дом и спросил: — Что вы намерены здесь делать? Какова настоящая цель вашего приезда?

— Буду с вами откровенным, — сказал Яковлев. — Советское правительство решило, что миссия вашего отряда должна быть закончена. Вы с честью выполнили возложенное на вас задание. Теперь настала пора сменить вас.

— Я уже давно думал об этом, — глухо произнес Кобылинский. — Если сменилась власть, должен смениться и отряд. Ведь нас сюда посылал Керенский.

— Именно так, — подтвердил Яковлев.

— Скажите, а что будет с Государем? — спросил Кобылинский. — Его жизни ничто не угрожает?

— У меня есть распоряжение доставить семью в Москву. — Яковлев снова посмотрел на окна губернаторского дома, затем перевел взгляд на Кобылинского. Ему хотелось проверить его на откровенность. — Но я очень прошу вас пока никому не говорить об этом. Не надо преждевременно возбуждать людей.

— Чье распоряжение? — сразу насторожился Кобылинский.

— Ленина.

— Вы знакомы с Лениным? — с некоторым удивлением спросил Кобылинский.

— Да, — сказал Яковлев. — Мы познакомились еще девять лет назад в Италии, на Капри.

— Что он за человек и чего он хочет? — спросил Кобылинский. В его голосе звучал неподдельный интерес.

— Что он за человек? — переспросил Яковлев и на несколько мгновений задумался. Потом сказал с расстановкой: — Умный. Очень крепкий физически. Обладает чудовищной работоспособностью. Фанатично предан идее социализма. Хочет перестроить мир на принципах справедливости.

— Справедливости не бывает, — сухо заметил Кобылинский. — Возьмите любой пример из мировой истории. Прав всегда тот, у кого больше денег или на чьей стороне сила. До тех пор, пока Россия будет сильной и богатой, она будет всегда права. Не сумеет добиться этого — будет виновата во всех всемирных бедах. Поверьте мне, сударь. В этом правиле нет исключений.

— Почему же тогда дворянство и буржуазия отдали власть? — спросил Яковлев. — Ведь на их стороне были и деньги, и сила.

— Значит, у кого-то этих денег оказалось больше, — сказал Кобылинский. И, резко повернув разговор на другую тему, спросил: — Вы действительно привезли деньги для нашего отряда?

— Вы в этом сомневаетесь? — удивился Яковлев.

— Это хорошо, что привезли, — сказал Кобылинский, и Яковлеву показалось, что он произнес это с облегчением. — В последнее время управлять отрядом становится все труднее. Выдача жалованья подтянет дисциплину.

— Я надеюсь на это, — заметил Яковлев.

Кобылинскому хотелось спросить о многом. В первую очередь о том, что происходит в обеих российских столицах, чего хотят большевики в самое ближайшее время, как будет организована их власть? Какая судьба ожидает Николая II и что будет с его детьми? Зачем их хотят увезти в Москву? В его сердце появилась неосознанная тревога.

За восемь месяцев тобольской ссылки Евгений Степанович Кобылинский помимо своей воли привязался к императорской семье. Кротость царских дочерей его просто поражала. В них не было ни высокомерия, ни заносчивости, ни малейшей попытки показать свое превосходство над кем бы то ни было. Они были постоянно чем-то заняты. Рукодельничали, читали, сами стирали себе белье и гладили одежду, во время прогулок по ограде иногда озорничали, смеялись над остроумными шутками и вовсе не походили на надменных девиц, какими представляли их те, кто не знал. И в то же время в их поведении, взглядах, самых простых жестах было что-то такое, что даже грубым людям не позволяло относиться к ним без уважения. Кобылинский долго размышлял над этим и, наконец, пришел к выводу: внутреннее достоинство. Они сохраняли его во всех ситуациях, но, что было еще важнее, уважали это же достоинство в остальных.