Гийом Мюссо - После...

Мыслями он перенесся в май девяносто четвертого, в прохладный, но солнечный вечер на просторах Массачусетса. Они сидели с Мэллори на носу взятой напрокат лодки, бросили якорь где-то чуть выше обширной песчаной отмели между мысами Кейп-Код и Кейп-Энн. Натан положил подбородок ей на плечо; они всматривались в спокойный горизонт моря. Вдруг Мэллори указала на что-то вдалеке…

Стая из пятнадцати китов поднималась из глубины океана, с грохотом выбрасывая многометровые струи воды, словно роскошный фонтан. Вскоре их головы и часть спин показались совсем рядом с лодкой. Эти громадины, весом пятьдесят тонн каждая, чуть не опрокинули их, издавая призывные крики. Мэллори повернулась лицом к Натану — она улыбалась, а глаза ее были широко открыты. Оба понимали, что переживают исключительный момент.

Потом киты совершили последнее погружение: с бесконечной грацией поднимали раздвоенные хвосты и исчезали в океане. Все слабее становились их пронзительные голоса… И вот они скрылись, и только морские птицы бороздили просторы неба, снова вступив во владение своей территорией.

На обратном пути хозяин лодки, старый моряк из Провинстауна, рассказал им один случай. Пять лет назад на пляже нашли двух маленьких горбачей, выброшенных на берег. Тот, что покрупнее, самец, был ранен — левое ухо сильно кровоточило; вторая, самка, казалась здоровой. Приливы здесь не сильные, и все думали, что киты смогут вернуться в открытое море в любой момент. В течение сорока восьми часов береговая охрана пыталась спасти здоровое животное. Но каждый раз, когда самку погружали в воду, она жалобно кричала и возвращалась на берег к своему спутнику, касалась его, будто желая защитить.

На утро третьего дня самец умер, и люди попытались в последний раз отвести к воде выжившую самку. На этот раз она не пробовала вернуться, но оставалась совсем близко от берега, плавая кругами и издавая скорбные звуки, вызывавшие дрожь у тех, кто оставался на берегу. Это продолжалось очень долго, а потом, когда похоронный ритуал кончился, животное медленно выползло на песок и вскоре умерло.

— Удивительно, как киты преданы друг другу! — Рыбак закурил сигарету.

— Это глупо, — холодно заметил Натан.

— Вовсе не глупо! — заявила Мэллори.

— Что ты хочешь сказать?

Она наклонилась и прошептала ему на ухо:

— Если тебе будет грозить смерть, я тоже… выброшусь на берег рядом с тобой.

Натан повернулся к ней и поцеловал.

— Надеюсь, этого не случится. — И положил руки ей на живот.

Мэллори была на шестом месяце беременности.

Натан резко поднялся. « Что я делаю здесь один, продавливая диван и пережевывая прошлое, вместо того чтобы быть рядом с женой и дочерью ?»

На часах было 2 часа 14 минут, а в Калифорнии немногим больше одиннадцати вечера. Натан снял трубку телефона и набрал номер. Ждать пришлось долго, наконец ему ответил усталый голос:

— Да?

— Добрый вечер, Мэллори! Надеюсь, не разбудил тебя?

— Почему ты звонишь так поздно? Что случилось?

— Ничего серьезного.

— Что тебе нужно? — бросила она.

— Возможно, чуть меньше агрессии в твоих словах.

Она не отреагировала на замечание, но переспросила несколько мягче:

— Чего ты хочешь, Натан?

— Предупредить, что приеду за Бонни завтра.

— Что?! Ты шутишь!

— Дай объяснить…

— Нечего объяснять! — взорвалась она. — Бонни должна ходить в школу до конца недели!

Он вздохнул.

— Она может пропустить несколько дней. Ничего страшного не случится, если…

Мэллори не дала ему закончить:

— Могу я узнать, по какому случаю ты перенес свой приезд?

«Я скоро умру, дорогая».

— Я взял несколько дней отпуска, и мне нужно видеть Бонни.

— Мы установили правила.

— Согласен, но это и моя дочь, — уточнил он тоном, выдавшим его замешательство. — Напоминаю тебе, что мы оба воспитываем ее.

— Знаю, — согласилась Мэллори, опять немного смягчившись.

— Если бы ты меня попросила, я не устраивал бы столько шума.

Она ничего не ответила, но Натан слышал ее дыхание на другом конце провода. Внезапно у него возникла идея:

— Твои родители в Беркшире?

— Да, они собираются провести там праздники.

— Послушай, если ты позволишь мне забрать Бонни завтра, я готов отвезти ее в Беркшир на пару дней.

Мэллори помолчала немного, затем недоверчиво спросила:

— Ты правда это сделаешь?

— Да, если нужно.

— Она давно не видела бабушку с дедушкой, — признала Мэллори.

— Итак, ты согласна?

— Пока не знаю, дай мне еще подумать. — И собралась положить трубку.

Тогда Натан решился задать ей вопрос, который очень его волновал.

— Ты помнишь, было время, когда мы рассказывали друг другу обо всем?

Она молчала, и он продолжил:

— Время, когда мы ходили по улице, держась за руки, звонили друг другу на работу по три раза в день, когда разговаривали часами…

— Зачем ты говоришь все это?

— Потому что все время об этом думаю.

— Не считаю, что сейчас подходящий момент… — устало отозвалась она.

— Мне иногда кажется, что ты обо всем забыла. Но ты не можешь перечеркнуть все то, что мы пережили вместе!

— Я этого и не делаю. — Тон ее голоса изменился.

— Послушай… представь, что завтра меня собьет машина или что-нибудь еще случится. Последнее твое воспоминание о нас — это картина разбитой семьи.

Мэллори грустно произнесла:

— Мы и есть разбитая семья, Натан.

— Мы расстанемся навсегда, так и не простив друг друга. Думаю, потом ты будешь упрекать себя за это, тебе будет трудно с этим жить.

Мэллори не выдержала:

— Напоминаю тебе, что это твоя вина… — но, почувствовав, что рыдания подступают к горлу, не закончила фразу и положила трубку.

Чтобы не разбудить дочку, Мэллори сдержала слезы. Она опустилась на ступеньку лестницы. Вытирая покрасневшие глаза бумажной салфеткой, увидела свое отражение в большом зеркале прихожей.

С тех пор как не стало сына, она сильно похудела, и вся ее жизнерадостность будто испарилась и сменилась холодностью. А ведь в молодости она не выносила женщин а-ля Грейс Келли — ледяную дистанцию, чопорность, недоступность. Напротив, стремилась открыться другим людям, окунуться в их мир. Легкость характера проявлялась и в стиле одежды: чаше всего она носила джинсы и просторные, удобные пуловеры.

Мэллори поднялась к себе, погасила лампы в комнате, зажгла несколько свечей и ароматическую палочку. Многие считали ее уравновешенной и спокойной. Однако у нее была одна слабость, появившаяся еще в подростковом возрасте: она страдала от приступов анорексии. Повзрослев, Мэллори думала, что окончательно справилась с этим. До смерти Шона.

Трагедия произошла три гола назад, но боль не отпускала. Мэллори истязала себя мыслями, что все было бы иначе, останься она в ту ночь дома. Не проходило дня, чтобы женщина не вспоминала первые месяцы жизни сына: быть может, она не заметила, пропустила какой-то симптом, знак…