Валерий Мухачев - Сын предателя

Коротаев и Бегенев поступили.

Прасковья встретила Николая широко улыбаясь. Узнав, что сын не поступил в училище, прямо-таки засветилась солнечной улыбкой. Никак, гора с её плеч свалилась, не иначе.

-Не переживай! - урезонивала она сына. - Денег же всё-равно нет. Ты ничего не умеешь делать. А я уже договорилась, тебя примут на Мотозавод слесарем. Деньги там хорошие платят. Чем не жизнь!

Через две недели, когда Николаю показалось, что о нём в Мотозаводе забыли, самостоятельно сбегал на берег пруда, где начался приём на работу в Элетромеханический завод. Оказалось, что устроиться на работу и в этот завод не было никаких препятствий. Только и здесь попросили подождать. А на другой день пригласили на работу в Мотозавод.

До путешествия в цех дело не дошло. Предложили поработать кочегаром. Николай послушно согласился.

Сколько силы нужно кочегару для катания одноколёсной тачки с углем, у Николая не было.

Тачка сама весила, как оказалось, в два раза тяжелее кочегара. Николай усердно учился катать ей порожняком. Когда стало получаться, грузил на треть. То ли случайно, то ли как, пришёл начальник смены, посмотрел на героя-угольщика и в приказном порядке сократил восьмичасовой день на два часа. И всё-равно через неделю руки, спину и ноги ломило, отчего сон не наступал подолгу. К счастью, через две недели пришло избавление. Николая вызвали в цех. Здесь он пришёл в откровенное уныние.

Перед ним раскрыли схемы с ненавистными для него Кулонами, Джоулями, Омами и Фарадами из его нелюбимой физики! Через два дня его пригласили на работу и в Электромеханический завод. Он, конечно, сходил, сообщил, что уже работает в Мотозаводе. Там посмеялись его активности и с миром отпустили. Однако учебник и работа выгодно отличались. Все эти всевозможные сопротивления просматривались зрительно, прощупывались руками и вставлялись в нужные отверстия с понятной маркировкой. К тому же эта работа хорошо оплачивалась.

Поэтому любовь к деньгам и физике была обоюдной, автоматически вспоминались законы. Так что уже через полгода Николай стал числиться в передовых рядах рабочих. Он снова ходил в ИЗОстудию, надеясь через год снова поступать в Художественное училище. Но зарплата, такая превосходная, можно сказать - сказочная, затягивала. Когда месяцев через восемь

он струдом затолкал в два кармана советские "портянки", то шёл домой как будто в брюках-галифе. Дома он снял клеёнку с круглого стола, который сам смастерил, уложил деньги в два слоя по всей столешнице, накрыл обратно клеёнкой и стал ждать мать.

Прасковья поднялась на второй этаж их маленькой половины дома.

-Ну, и где же деньги? - улыбаясь в ожидании чуда, спросила она.

-Да вот же они, разве не видишь? - так же улыбаясь, показал Николай на стол. - Вот же!

-Да где?

-Ну, приподними клеёнку-то! Может, сколько-нибудь и найдёшь!

Прасковья приподняла клеёнку и тут же без сил присела на стул.

-Боже мой! Как много-то! Вот и дожили до перемен! Я знала, что когда-нибудь так и будет!

Но так хорошо жить долго не пришлось. После Нового года стал беспокоить Военкомат. Понеслись повестки на медкомиссию. Ввиду слабого здоровья Николая направили учиться в Радиоклуб! Что же это такое? Опять эта физика! До мая Николай терпел это истязание. Уже было трудно посещать ИЗОстудию после выстукивания азбуки Морзе, изучения материальной части радиостанции и напряжённого труда в заводе. В мае он бросил эти занятия и стал усиленно готовиться ехать обратно в Казань. В июле пришёл капитан из Военкомата и умолял придти сдать экзамен хотя бы на радиотелефониста. И он сходил. Сдачи экзамена никакой не было. Просто само присутствие зафиксировали, и в личном деле записали профессию для будущей службы.

-Идите, пока свободны! - сообщил всем подполковник. - Ждите повестки!

А через неделю дядя Лёша, который был ещё больше Прасковьи рад, что Николай не поступил в Училище в Казани, сообщил ему об открытии Художественно-Графического Факультета в Удмуртском Государственном Педагогическом Институте.

Капитан умер тихо. Просто не проснулся. На плащ-палатке Фёдор и солдат вынесли его во двор. Солнце осветило потерявшее живой цвет лицо, которое и при слабых проблесках жизни уже было мертвенно-бледным. Руки капитана были с синеватым оттенком, кулаки сжаты, видно, от переносимой боли. Фёдору всё казалось, что рано предавать земле командира, что ещё он очнётся и заговорит приказным тоном.

Документы, на этот раз Фёдор вручил солдату. Он знал только имя солдата - Андрей, не пытался в беседе выяснять дополнительные данные. Не находясь при параде, проще, поменяв частично одежду, он и не приказывал Андрею, а как бы обращался с просьбой. Ему не хотелось попасть ещё раз с чужими документами в какую-нибудь историю.

Андрей раскопал в сарае маломальскую лопату и выжидающе смотрел на Фёдора.

-Да, конечно, - очнувшись от своих раздумий, проронил Фёдор, - не здесь, там, за оградой, ближе к лесу.

Солдат ушёл копать могилу, а Фёдор опять вошёл в избу, потерявшую весь свой уют. Ещё раз он окинул её взглядом. Вдруг вспомнил потайную мастерскую отца в Сарапуле. Какое-то беспокойство охватило Фёдора. Ему представилось, что Надя могла успеть спрятаться в погребе и теперь боится высунуть свой нос, не зная, кто находится в избе.

Его внимание привлекла холстина, лежавшая на полу в кухне, которая никак не походила на половик. Он приподнял уголок её и увидел люк в подполье. Ещё более разволновавшись, он открыл западню и заглянул вниз. В полумраке что-то белело. На шестке он нашёл спички, похоже немецкого производства. Светом спички он посветил вниз. Тело Нади лежало в неестественной позе, как будто её просто сбросили вниз. Она была жива, но связана по рукам и ногам.

Немецкие прихвостни оставили её, скорее всего, умирать мучительной смертью, досыта поиздевавшись.

Фёдору не хотелось, чтобы Андрей увидел девушку в голом виде. Он быстро спустился вниз, разрезал узел верёвки, связывавший руки и задранное платье над головой, освободил ноги от пут. Надя так замёрзла, что едва ворочала руками, надевая всё, что Фёдор ей подавал. Лицо её, и без того некрасивое, было всё в кровоподтёках, один глаз превратился в щелку.

От падения в подполье не по своей воле по лестнице вниз головой переломов не наблюдалось,

но плечо и бедро были ободраны до клочьев висевшей кожи.

Надя была не в состоянии даже плакать, просто смотрела неподвижно мимо Фёдора, находясь в шоке от пережитого ужаса. Когда Андрей, закончив работу, позвал Фёдора, тот уже привёл девушку в терпимый порядок, мокрым полотенцем протёр ей лицо. Несмотря на его усилия, Надя выглядела весьма пострадавшей. Но Андрею, вошедшему в избу, явление Нади показалось сверхестественным, он выпучил глаза и так стоял столбом несколько мгновений.