Дмитрий Данилов - Черный и зеленый

Мелентьеву не нужен был автобус. Он пошел пешком по Московской улице, к Дому-музею.

Московская улица страшно заросла деревьями. Деревья росли на тротуарах, заслоняя сероватые четырех- и пятиэтажные дома, и еще более бурно они росли во дворах, между домами, в общем, везде, где только можно, росли деревья, это называлось «у нас очень зеленый город», «зеленые легкие города», «какой здесь воздух». Зеленокаменные джунгли. Серые куски домов сквозь заросли зеленых деревьев.

Справа сквозь деревья и железную ограду замелькал рынок. Чтобы попасть в Дом-музей, надо было пересечь рынок по диагонали — Мелентьев заранее подготовился, все узнал у знающих людей, и теперь знал, куда ему идти. Пошел через рынок. Народу мало, почти никого. Мелентьев шел вдоль рядов и не понимал, как эти ничего не делающие, неподвижно сидящие торговцы получают прибыль, ведь не покупают же. Но это только так казалось Мелентьеву, на самом деле покупали — вон сухонькая бабулька приценивается к дешевому швейному изделию из ситца, а вон там не очень богатый, наверное, мужичок хочет купить у коммерчески радушного азербайджанца левый ботинок, у меня, понимаете, левый порвался, а правый ничего, нормально, а мне куда два-то, слушай, бери пару, смотри какие, прошивка вот, смотри натуральная кожа, за четыреста брал, клянусь, за четыреста пятьдесят отдам, бери, ты здесь таких не найдешь, только у меня, клянусь, прошивка, кожа, смотри, ладно, четыреста, а можно только левый, а? Мне левый надо, левый. Левый. Так что прибыль была.

Кончился рынок, промелькнули две неприметные улочки, тоже сильно заросшие деревьями и уставленные сероватыми домами, и вот — Дом-музей, двухэтажный, деревянно-трогательный, как и большинство домов-музеев. Наверное, еще на стадии проектирования неведомый архитектор сер. XIX в. смутно предчувствовал, что из его творения со временем получится Дом-музей, и придал ему приличествующее пасторально-сентиментально-умильное выражение.

Мелентьев остановился, отдышался. Подтянул штаны, попытался заправить рубаху, которая от долгой ходьбы образовала там, под штанами, подобие жгута, и ему даже пришлось отвернуться к глухому серому забору, расстегнуть штаны и расправить рубашечный жгут. Жительница города, проходившая мимо, высказалась в том духе, что, мол, как не стыдно, подумала, наверное, что Мелентьев собирается мочиться у забора или уже помочился, но он вовсе не собирался мочиться, а просто хотел потщательнее заправить рубаху, и заправил. И заодно, раз уж так получилось и чтобы соответствовать ожиданиям проходящей мимо жительницы, помочился. И вошел в Дом-музей.

За столом — бабулька.

— Вы на экскурсию?

К бабулькиной одежде в области груди была приколота маленькая табличка (такие иногда называют «бэйджик»). На табличке написано «Катя». Казалось, более естественно и уместно смотрелось бы Екатерина, например, Игоревна или может быть Федоровна, или Екатерина с какой-нибудь фамилией, или хоть Баба (бабушка?) Катя, но — Катя. Просто. Хотя так бывает, в некоторых странах, скажем в Сербии, людей иногда так называют — Саша, например, и человека так и зовут — Саша Обрадович, и в Армении тоже так бывает — Миша Аветисян, так что вполне возможно это просто полное имя такое — Катя, да и отчество не всегда бывает у человека, не у всех народов принято отчество, и без фамилии иногда обходятся некоторые, и вовсе не обязательно она бабушка, может быть, внуков-то у нее и нет, и какая же она тогда бабушка, просто бабулька, а ведь такое не напишешь на бэйджике.

— Да.

— Билетик, пожалуйста, пять рублей. Вы не студент? Может быть, инвалид или ветеран сражений? Для таких категорий у нас скидки, льготы, и билет обойдется вам всего в четыре рубля. А может быть, вы сотрудник правоохранительных органов, тогда мы вам бесплатно экскурсию проведем, для сотрудников правоохранительных органов у нас бесплатно, они любят к нам ходить.

На деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, появилась еще одна женщина, помоложе бабульки, со следами культурной восторженности на лице. На ее бэйджике было написано: Нелли Петровна.

— Нет.

Мелентьев отдал бабульке пять рублей, бабулька отдала Мелентьеву билет. Мелентьев заметил, что на билете сверху написано: администрация… района отдел культуры.

— Неличка, к нам посетитель. На экскурсию.

То, что совершила Нелли Петровна, услышав слова бабульки, в литературе обычно обозначается словосочетанием «всплеснула руками», но на самом деле никакими руками она не всплескивала, а как-то судорожно скривилась, дернулась лицом и немного даже подпрыгнула всем телом.

— Ой, Катенька! Господи! Посетители прям повалили. Не зря мы все-таки, не зря. Вон третьего дня старичок приезжал, из Комсомольска-на-Амуре. А теперь вот вы, молодой человек, хорошо, что вы к нам сюда…

Откуда-то сбоку, ковыляя, появилась подчеркнуто старая бабка.

— Поговори мне еще, курва. Развели тут, стыдно смотреть. Доберусь еще до вас…

Бабка повесила рваную мокрую тряпку на веревку, протянутую вдоль стены, и уковыляла обратно, за еле различимую дверь.

— Вы не обращайте внимания, это Софья Арнольдовна, она тут живет, ее еще в войну сюда подселили, когда еще Дома-музея здесь не было, и она с тех пор живет, но ничего, она нам не помешает.

Неприметная дверь слегка приоткрылась.

— Ты у меня сейчас поговоришь. Посетителям твоим ноги-то повыдергаю. Прошмандовка.

Нелли Петровна умилилась.

— Она, в сущности, замечательный человек, очень много для музея сделала. Просто другой жилплощади район не выделяет, вот и живет она тут. Старенькая уже. Бедная. Ничего, в тесноте да не в обиде. Ну, что же мы стоим здесь, пойдемте наверх, начнем экскурсию.

Нелли Петровна и Мелентьев поднялись по деревянной лестнице на второй этаж, прошли по темноватому коридору. Пахло деревом и необитаемостью. Вошли в какое-то помещение.

— Это кабинет Афанасия Валериановича, здесь он творил. Именно отсюда начинаются все наши экскурсии.

Нелли Петровна привычно запела ритуальный информационно-биографический гимн в честь Афанасия Тубова, слегка притоптывая ногой в такт. Мелентьев озирался.

…Афанасий Валерианович родился… озорной, живой мальчик… с детства любил петь… пел в церковном хоре… с крестьянскими детьми… мать читала ему… отец воспитал в нем… всей семьей, за столом, при свете зеленой лампы…

Кабинет был какой-то пустоватый. На стенах — блеклые, в цветочек обои. В углу — стол, старый, с бордюрчиком на столбиках по периметру с трех сторон, за такими столами любили сиживать и пописывать что-нибудь эдакое творческие люди XIX-нач. XX вв.

…студенческая юность… участвовал в студенческих волнениях, волновался, был отчислен… все яркое, молодое, талантливое преследовалось… окончил, получил диплом химика…