Виталий Безруков - Есенин

— Товарищ! — обрадовался охранник. — Вызовите милицию! Вот Есенин не подчиняется приказу: рвется в вагон-ресторан.

— Товарищ Есенин! — высокомерно произнес Рога, прикуривая папиросу. — Правило для всех одно: нельзя — значит, нельзя! И потом, — пыхнул он дымом, — вам и так достаточно. Здесь не кабак! Потрудитесь вернуться в вагон!

Этот высокомерно-приказной тон, с каким были сказаны эти слова, подействовал на Есенина, как красная тряпка на быка.

— Ты! — хрипло крикнул он. — Ты! Ты кто такой, чтобы делать мне замечания? А?..

— Я дипломатический курьер Адольф Рога! Прошу вас не тыкать!

— Да и хрен с тобой… дипкурьер! — передразнил его Есенин. — Напугал черта рогами!

Рога повернулся и, бросив недокуренную папиросу, ушел в вагон, но на шум выскочил его сосед по купе, Левит.

— Безобразие! — заверещал он, брызгая слюной на Есенина. — Сколько можно терпеть ваше пьянство, товарищ Есенин! От самого Баку!

Есенин угрожающе пошел на него, и тот ретировался в коридор. Из других купе стали высовываться военные, совчиновники и их жены.

— Вот, товарищи подтвердят! — продолжал визжать Левит, почувствовав поддержку. — Устроил кабак в вагоне для высшего комсостава!

Не соберись в коридоре столько людей, Есенин, может быть, и промолчал бы, но, увидев перед собой эту массу начальственных рож, единую в своей неприязни к нему, сорвался.

— Вы сами пьете всю дорогу, а бабы ваши тайком бутылки пустые в туалет таскают, не так, что ли? Фарисеи, мать вашу не замать!

— Я… я не позволю материть меня! Я Левит! Я начальник благоустройства Москвы! Меня Лев Борисович Каменев недавно рекомендовал наркомом здравоохранения! Да я!.. Я!..

— Я! Я! — передразнил его Есенин. — Головка ты от х…я! И ты, и Каменев твой! Подумаешь — вождь! Да знаешь ты, что Каменев твой, когда великий князь Михаил отрекся от престола, ему благодарственную телеграмму закатил за это из Иркутска? — Есенина было уже не остановить. Номенклатура стала исчезать в своих купе, резко захлопывая за собой двери. — Что зенки выпучил? Ты думаешь, если я беспартийный, то ничего не знаю?! Что? Нечем крыть? Каменев! Тоже мне вождь!

Левит в ужасе закрылся в своем купе. Есенин, оставшись один, сразу успокоился; он опустил окно и высунулся, чтобы отрезвиться.

«У-у-у!» — угрожающе загудел впереди паровоз. Есенин ушел в купе, лег на полку, закурил.

— Черт, не надо было мне про Каменева кричать, — досадовал он на себя. — Теперь этот Левит поднимет бучу! Ничего! «Грядут перемены» — так сказал Киров. Надо выбирать: с кем ты?.. Да ни с кем, сам по себе. Шени дэда!.. Ничего, бог не выдаст — свинья не съест!.. — Погасив окурок, он закинул руки за голову и задремал, убаюканный стуком колес.

— Откройте! Откройте, товарищ Есенин! — забарабанили в дверь.

Есенин встрепенулся, встал, открыл дверь.

— Что, уже приехали? — спросил Есенин у стоящего перед ним милиционера.

— Вы товарищ Есенин?

— А в чем дело? — удивился Есенин. Милиционер строго поглядел на него:

— Я вас спрашиваю: вы Есенин?

— Он, он самый! — высунулся Левит из-за спины милиционера.

— Я не у вас спрашиваю, товарищ! — обернулся к нему милиционер.

— Если он говорит, что я Есенин, стало быть, так оно и есть! Я Есенин. А что? — Есенин стал собирать вещи и складывать их в чемодан.

— На вас поступил рапорт от сотрудника комиссариата иностранных дел Адольфа Рога, а также от этого товарища, — он кивнул на Левита, — о хулиганском поведении во время поездки в данном поезде. Вам придется пройти со мной в местное отделение милиции для составления протокола. Прошу вас, не задерживайте.

— Вы знаете, товарищ милиционер, я его хотел освидетельствовать как врач, но он не пустил меня к себе в купе и обозвал «жидовской мордой».

— Разберемся, — невозмутимо ответил милиционер, — у кого какая морда! А вы, товарищ?

— Рога! — представился дипкурьер.

— Товарищ Рог а ?

— Р о га, а не Рог а , — досадливо поправил Рога.

Есенин засмеялся.

— Скоро, Есенин, вам будет не до смеха! — злорадствовал Левит.

— Вы, товарищ Рога, тоже пойдемте с нами!

— Нет! Я написал рапорт, этого достаточно!

— А вы, товарищ, которого обозвали «жидовской мордой»?

— Я тоже подписался, и потом мне некогда… — ретировался Левит.

Есенин засмеялся и, взяв в руки поклажу, двинулся к выходу.

— Не отставай, служивый, — бросил он на ходу милиционеру.

На перроне Курского вокзала Есенина встречали Катя, Наседкин, брат Илья и Софья Толстая. Когда поезд, последний раз дернувшись, остановился, из вагона с чемоданом и корзиной фруктов появился Есенин.

— С приездом, Сереженька! — радостно бросилась к нему сестра, но вышедший следом милиционер преградил ей дорогу.

— Посторонитесь, гражданка! Пройдемте, товарищ Есенин!

— В чем дело, товарищ милиционер? Сергей, что случилось? — решительно вмешалась Софья.

— А вы кто такая? — обернулся к ней милиционер.

— Я его жена, Толстая-Есенина. Объясните, пожалуйста, что случилось.

— Успокойся, Соня! Ерунда какая-то! — Есенин опустил свою поклажу.

— Нет, не ерунда, графиня Толстая! — ехидно заговорил Левит, подойдя к ним. — Ваш муж всю дорогу пьянствовал и хулиганил, и теперь его арестуют.

— А вы тут при чем? — оттеснил Левита Наседкин. — Вас не спрашивают! Идете — и идите себе на здоровье!

— Я-то как раз при чем! — не уступал Левит, брызгая слюной на окружающих. — Он меня оскорблял, называл «жидовской мордой». За это знаете что полагается!

Дипкурьер Рога, проходя мимо милиционера, остановился:

— Если вы его отпустите, я потребую от Наркомата иностранных дел, чтобы он обратился в прокуратуру. Есенина надо привлечь к уголовной ответственности!

— Ошалел, товарищ! — Наседкин повертел пальцем у виска. — Уголовное дело за мелкое хулиганство?

Катя схватила Есенина за руку и заплакала:

— Сереженька, да что они к тебе привязались? Не отпущу!

Илья угрожающе встал перед милиционером:

— Куды вы его? Брат, не ходи!

— Успокойтесь, товарищи! Никто вашего мужа, товарищ графиня, арестовывать не собирается! На это нет санкции! Мы только составим протокол и отпустим. Пройдемте! — Милиционер зашагал к зданию вокзала.

Есенин отдал чемодан Илье, а Василий взял корзину с фруктами.

— Ничего, я сейчас! — кивнул он и поспешил следом.

Остановившись у двери, за которой скрылись Есенин с милиционером, все четверо молчали, с тревогой поглядывая друг на друга. Но вот дверь распахнулась, и вышел улыбающийся Есенин.

— Делов-то, а шуму-гаму!.. Чего вы перепугались, родные мои?

— Оттого и перепугались, что родные! — прижалась к нему сестра.