Виталий Безруков - Есенин

Он вытащил из внутреннего кармана пальто плоскую бутылку виски и жадно припал к горлышку. Сделав несколько глотков, Есенин будто оцепенел, чутко прислушиваясь к знакомому звону струн, внезапно зазвучавших в душе печально и торжественно. Это ощущение возникало в нем, когда слова по команде «свыше» выстраивались у него в голове в рифмованные строчки, только успевай записывать.

Сделав еще глоток, он спрятал бутылку и, взъерошив по-мальчишески волосы, пошел к сцене. В кулисах было полно народу. Все смотрели на волшебницу Айседору Дункан, надеясь увидеть нечто необычное, способное удивить, поразить и воскресить! Есенин, осторожно, но настойчиво раздвигая людей, протиснулся вперед. Он много раз видел, как танцует Айседора, но в этот вечер она была просто великолепна. Заметив стоящего за кулисами мужа, она резко остановилась. В ее глазах было все — любовь, радость, печаль, скорбь, отчаяние… Через мгновение она уже вновь летела по сцене, вызывая восторг своей природной грацией и волшебной магией нежных и сильных рук. Хотя все танцы сами по себе были просты и на первый взгляд безыскусны, но в ее исполнении они становились божественно красивы.

Как только отзвучали последние аккорды и Айседора застыла в глубоком поклоне, зал взорвался аплодисментами и криками «Браво!». Трехтысячная ревущая толпа поклонников стоя приветствовала Дункан.

Есенин также аплодировал и кричал: «Браво, Изадора!»

Лукаво посмотрев в его сторону, Дункан, приподняв руку, попросила внимания. Когда все утихли, она подошла к кулисе и вывела на сцену Есенина. Отойдя от него на несколько шагов и протянув в его сторону руку, Айседора громко объявила:

— Это мой муж, гениальный русский поэт Сергей Есенин! Он второй после Пушкина! Я прошу приветствовать его! — Раздались нестройные аплодисменты. — Мы с ним революционеры! Все гении — революционеры! В Америке есть то, чего нет у России, и у России есть то, чего нет в Америке.

В зале послышался ропот недовольства. Есенин молча стоял перед огромным залом, не понимая, о чем говорит Айседора. Эдакая молчащая знаменитость. Он сгорал от стыда, чувствуя всю нелепость своего положения. Айседора еще продолжала что-то страстно выкрикивать в зал, но Есенин, не поклонившись, ушел за кулисы. В гримерной, достав початую бутылку виски, он стал жадно, большими глотками, пить. Он уже допивал, когда в гримерную с охапкой цветов вошла Дункан. Увидев бутылку в руках мужа, она ахнула:

— Oh, my god! Что это? Виски! Где взял?

Бросив на пол цветы, она кинулась к нему, выхватила бутылку и разбила ее о стену:

— Ти! Don’t drink! Дал слово! Ты знайт: Америка — сухой закон!

— Плевал я на ваш сухой закон! Тьфу! — плюнул он в сторону окна. — Плевал я на твою Америку! Я русский, я Есенин! Забыла?! Я рашен поэт! — кричал Есенин.

— Ти! Russian hog! Russian хрю-хрю! — И Дункан с размаху ударила Есенина по щеке.

— Я-я-я?! Свинья русская?! Я?! — взъярился Есенин. — Ах ты, сука паршивая! — Схватив ее левой рукой за волосы, он замахнулся кулаком… но не ударил, а стал хлестать ее строчками будущего стихотворения:

— Что ж ты смотришь так… синими брызгами? Аль в морду хошь? В огород бы тебя, как чучело, — пугать ворон!.. Ты!!! До печенок меня измучила со всех сторон! Я средь женщин тебя не первую! — кричал ей в лицо Есенин —…Но с такой вот, как ты, со стервою!.. В первый раз!.. — Он швырнул Айседору на пол. — К вашей своре сучьей… мне пора поостыть! — Подойдя к вешалке, он надел пальто и шляпу.

— Серьеженька! Серьеженька! Прости! — умоляла Дункан, как побитая собачонка ползя на коленках к его ногам. Но ярость Есенина требовала иного удовлетворения.

— Пошла к чертям! Твою мать! — крикнул он и, уходя, так хлопнул дверью, что висевшее на стене зеркало упало и разбилось. Услышав шум, в гримерную вбежал Сол Юрок.

— Что случилось, Айседора? — спросил он испуганно, увидев лежащую на полу Дункан.

— Ничего!.. Есенин читал мне свои стихи! — ответила она сквозь слезы.

— Какие стихи?!! Он вас бил? Может, вызвать полицию? — Юрок помог ей встать.

— Не надо полиции, Сол! Я люблю его! — рыдала Дункан, размазывая краску по лицу.

— Это уже больше похоже не на любовь, а на помешательство! — бормотал Юрок, собирая с пола цветы и укладывая их на стол.

— Что вы знаете о любви, Сол?.. Вы даже понятия не имеете, что значит настоящее чувство!!. Ему плохо в Америке, он русский гениальный поэт!.. Найдите его, а то он начнет пить виски! Будет страшно! Что стоите?! Бегите за ним!..

Юрок хотел было что-то возразить, но смолчал, пораженный безумным взглядом Дункан.

— Хорошо! Только успокойтесь, Айседора! Я найду его! Я пошлю вашего секретаря! Ветлугин — пройдоха, он найдет! Только умоляю, возьмите себя в руки. Ваше турне только началось… Впереди концерты в Бостоне! А Бостон — это не Нью-Йорк!

При упоминании о предстоящем турне у него у самого поджилки затряслись: «Если таково начало, что же дальше ждать от этой скандальной пары?» Айседора словно прочитала его мысли.

— Да-да! Конечно, я помню, мое турне — деньги для всех нас! Все будет хорошо! Что бы ни случилось, я буду танцевать! Но скорее найдите Езенин! — прикрикнула она на Юрока, толкнув его ногой. — Идите же! Мудак! Твою мать!

Когда Юрок выскочил как ошпаренный за дверь, Айседора села за гримерный столик и, глядя в зеркало на свое постаревшее лицо, стала салфеткой стирать грим. «Серьеженька! Серьеженька! — шептала она. — Только бы с ним ничего не случилось! Только бы с ним ничего не случилось!» — твердила она словно заклинание.

читал Есенин во весь голос. Все одно его никто не поймет! Он шагал по Нью-Йорку, словно по дремучему лесу, натыкаясь на встречных людей, как на бездушные деревья. Увидев стоящих вдоль дороги проституток, Есенин остановился:

прочел он несколько строк стоящей поблизости негритянке. Увидев недоумение на ее лице, Есенин развеселился: «В огород бы тебя, на чучело, пугать ворон!»

— Ай донт андестенд! — улыбалась в ответ негритянка, оскалив огромные белые зубы. — Ду ю — спик инглиш? — спросила она, задрав повыше и без того коротенькую юбку.

Есенин отрицательно помотал головой: «Найн!»

— Парле Франсе?.. Итальяно? — продолжала допытываться негритянка…

— Русский я! Рашен! Россия! Слыхала?

— Oh! Yes! Rachen? — Проститутка неожиданно схватила Есенина между ног и лукаво засмеялась. — Oh! Rashen! Very God! O’key! — Она запустила свои черные пальцы в его светлые кудри и, притянув его голову, впилась поцелуем.

— Oh! Yes! Oh! Yes!.. — смеялись, шутливо стонали окружившие их другие проститутки.