Фрэнсис Мэйес - Под солнцем Тосканы

Дорога к дому Фенеллы и Питера и летом-то труднопроходима, теперь же мы везём кастрюли и подносы и стараемся ничего не опрокинуть на колени друг другу. Бедная подвеска нашего «твинго»! Мы переправляемся через несколько потоков и чуть не застреваем в размыве размером с канаву. Когда мы приезжаем, все уже пьют красное вино у камина. Этот дом — один из самых великолепных, по мнению местных жителей. Гостиная, бывший амбар, поднимается на два этажа. Огромная комната заполнена коллекцией предметов антиквариата, коврами и другими сокровищами. Однако такое большое помещение непросто нагреть, и мы располагаемся на больших софах в бывшей кухне, где камин достаточно велик. В первом этаже на столе стоят ветки сосны и красные свечи. Фенелла наливает на разделочную доску жидкую поленту. Эд нарезает цесарок, Питер — сочное жаркое. Мы кладём еду себе на тарелки. Фенелла съездила в Монтепульчиано и привезла свое любимое «Вино нобиле». «За отсутствующих друзей», — предлагает тост хозяйка. «За поленту!» — присоединяется к ней Эд. Наша небольшая эмигрантская компания веселится от души.

По пути домой мы останавливаемся в городе выпить кофе. Мы предполагаем, что улицы в рождественскую ночь, в девять вечера, будут пустынными, но на самом деле весь город высыпал на улицу, независимо от возраста. Люди гуляют и общаются.

— Ну, Джесс, — говорю я, — будь объективен. Ты здесь новый человек, так что скажи мне, это моя иллюзия — или вправду это самый божественный город на свете?

Он тут же отвечает:

— Город исключительно хорош, первый класс.

Мы ходим от церкви к церкви, рассматриваем сцены рождения Христа. Напоминания о Его рождении повсюду. Пусть я считаю себя язычницей, но думаю: как кстати метафора «рождение» под конец года, конец тёмный и мёртвый. Один крик младенца в сырой соломе — и смерти нет. У ребёнка в каждой сцене — светлый нимб вокруг головы. Солнце направляется в сторону небесного экватора. Осталось сделать один шаг, и мы на повороте к свету. Эта беспокойная тяга в такое время года, может быть, и есть проявление желания снова обрести свой собственный свет. Я читала, что тело содержит минералы в той же пропорции, что и земля: процентное содержание цинка и натрия в земле как и в человеческих телах. Может быть, каждому телу присуще желание имитировать тягу земли к перерождению?

Все церкви Кортоны демонстрируют свои presepi — ясли, сцены рождения. В некоторых воспроизведены сложные картины из восковых и деревянных моделей с разработанной архитектурой и костюмами. Одна колыбель изготовлена из палочек от мороженого. В экспозиции яслей, изображенных учениками средней школы, мы увидели трогательные детские варианты. Большинство традиционны, с небольшими куколками, деревьями из веточек и прудами из ручных зеркал, но одно нас удивило. Паоло Алунни, десяти лет, — истинный наследник футуристов, с их пристрастием к механике и механической энергии. Его ясли — хлев, люди и животные — изготовлены исключительно из ключей. Ключи, из которых сделаны животные, расположены горизонтально, и сразу ясно, кто тут овцы, а кто коровы. Люди стоят вертикально, за исключением одного прелестного маленького ключика, как от книжки-календаря, который изображает младенца Иисуса. Крышу хлева автор изготовил из обложки книги. Мрачное и эффектное зрелище — поразительное произведение искусства среди всех остальных серьёзных проектов.

Каждое утро я выглядываю из окна и смотрю в долину, полную тумана. В ясные дни на заре он окрашен розовым, а когда с севера через долину идут облака верхнего яруса, я вижу только серую муть. Это дни прогулок и чтения книг, поездок в Анджари, Сиену, Ассизи и городок Лучиньяно, городские стены которого выстроены изящным эллипсом. Ночами мы жарим на решётке в камине тост с растопленным пекорино и грецкими орехами, ломтики свежего пекорино с вяленым окороком, и сосиски. Есть более родной для Абруццо, но ставший популярным в Тоскане сыр scamorza с твёрдой коркой, он имеет форму восьмёрки. Он расплавляется почти до состояния фондю, и мы намазываем его на хлеб. Я учусь пользоваться очагом для нагрева тарелок, чтобы сохранять еду горячей, так же как сделала бы моя воображаемая бабушка. Нашей любимой пастой становится пичи с грибами и поджаренными на гриле сосисками. Прогулявшись по холмам, мы сжигаем все калории, полученные за ужином.

В сочельник я возвращаюсь домой из города с полными сумками бакалейных товаров. Мы готовим традиционную чечевицу (крошечные зёрна в форме монеток — символ процветания) и zampone — колбасу в форме свиной ноги. Поднимаясь по дороге к дому, я оставляю позади купол церкви Санта-Мария-Нуова. Церковь совершенно скрыта за потоками дождя, только купол плывёт над облаками. Вокруг купола встают пять пересекающихся арок радуги. Я чуть не съезжаю с дороги. На повороте останавливаю машину и выхожу, жалея, что со мной нет остальных. Зрелище потрясающее. В Средние века я сочла бы его знамением. Останавливается ещё одна машина, из неё выскакивает мужчина в охотничьем костюме. Вероятно, это один из убийц певчих птиц, но и он, похоже, ошеломлён. Мы оба только стоим и смотрим. Потом облака смещаются, цветные арки исчезают одна за другой, но купол по-прежнему парит, готовый к любому предзнаменованию, которое может и исполниться. Я машу охотнику рукой. В ответ он кричит: «Добрых вам пожеланий».

Прежде чем Эшли и Джесс вернутся в Нью-Йорк, где синоптики обещают холодную зиму, и до того, как мы прибудем в Сан-Франциско, где белые нарциссы уже цветут в парке «Золотые ворота», мы сажаем в землю рождественское дерево. Я боялась, что почва окажется твёрдой, но это не так. Суглинистая и жирная, она поддаётся лопате. Джесс копает, и из земли появляется белый череп ежа, с совершенно нетронутой челюстью и зубами, всё ещё держащимися на пучке связок. Memento mori. Помни о смерти. Полезная мысль, когда конец одного года плавно переходит в начало другого. На нижней террасе наша крепкая, здоровая ёлочка сразу чувствует себя как дома. По мере роста она будет нависать над проходящей рядом дорогой. Сверху мы будем видеть, как её верхушка с каждым годом подрастает всё выше и выше. Если дожди в первые несколько лет будут обильными, через полвека из неё вырастет гигантская ель на откосе холма. Эшли к тому времени состарится и, приезжая сюда с друзьями или со своей семьёй, может быть, вспомнит, как её сажала. Или чужие люди, следующие владельцы, будут срезать её нижние ветви для растопки. Но как бы ни повернулась жизнь, Брамасоль останется на этом же месте, а на террасах будут буйно расти оливковые деревья, которые мы высадили.