Галина Хованова - Среда обитания приличной девушки

А на следующий день Хованов позвонил и попросился в гости. И приехал. А потом еще приехал. И остался. И первое, что он сделал, — это попросил постричь его налысо.

А что я? Я сказала: «Любой каприз за ваши деньги!» — и сделала это с удовольствием. Так как в доме не было машинки, и даже не было порядочных ножниц, я подстригла его маникюрными, а потом побрила его многострадальную голову безопасной бритвой.

Зрелище получилось еще то. По силе сопоставимое с той страшной историей, когда муж покрасил одной моей подруге волосы в радикальный черный цвет. Некоторое время с ней даже было малоприлично показываться на людях в солнечный день, поскольку над ее многоумной головой образовывалось нечто вроде нимба. Вот признайтесь, странно идти по улице рядом со святой.

С Ховановым все было совершенно иначе. То есть святости было незаметно, зато на морде лица явно проступили татарские корни. Скулы как-то заострились, череп весело синел, да еще и бородку он отрастил. А бородка совместно с усами у него тоже растет по татарскому принципу — эспаньолкой, то есть брить практически нечего — щеки и так лысые, а растительность формируется вокруг рта. Глядя на сросшиеся черные брови любимого мужчины и грозовой цвет черепа, очень хотелось тут же нацепить паранджу и поинтересоваться, чего же хочет хозяин. Но я сдерживалась из последних сил. И когда мы выходили с ним на июльское солнышко, он нацеплял на свой синий череп черные очки. Круглые такие, сейчас бы сказали — гаррипоттеровские. А тогда ничего не говорили, но смотрели со значением.

И вот в выходные повез меня Хованов на дачу. На даче было весело — потому что никаких домиков там не стояло, а стояло некое строение, похожее на хижины жителей острова Бали, — во всяком случае, сваи были.

Походили мы там, походили, пообозревали окрестности, но ничего более интересного не нашли, поэтому просто пошли гулять вдаль. А вдаль мы стали гулять по направлению к известному некоторым престарелым личностям знаковому месту — в Разлив. К шалашу, значитца, вождя нашего, Владимира Ильича. И догуляли.

Бродим мы по территории памятника, бродим — народу никого нет, потому что год уже, как вы можете понять, девяносто пятый, популярность вышеназванной личности ниже всяческого плинтуса. И даже любопытные и организованные китайцы, обожающие путешествовать по ленинским местам, отсутствуют.

А у меня в то время были, как вы догадываетесь, длинные волосы. И, так как было жарко, я их, конечно, скрутила в кукиш на затылке. Платье на мне пейзанское, длинное. Утомились мы гулять и присели на бревнышко покурить, аккурат напротив железного шалаша.

Надо заметить, в тех краях мужики своих барышень учили водить машины. Потому что, хоть и непопулярен Ильич, но дорожки там — не чета городским, да и шоссейкам тоже. Гладенькие были дорожки, самое то поучиться. И ментов нет.

И вот сидим мы со Славой, а тут из-за шалаша — джип с тонированными стеклами с проворотом колес выезжает и, громко заржав и встав на дыбы, тормозит. Окно открывается, оттуда высовывается характерная для девяностых мордатая личность. Редкие и светлые брови личности медленно ползут на лоб, когда он говорит своей кукле, показывая на Хованова: «О, бля, Ленин!!! — потом поворачивает голову, смотрит на меня. — И Крупская!!!»

Первое предложение Хованов мне сделал через полгода, когда официально развелся. Я отказалась. Вернее, согласилась, но не сразу, после пуда соли. Не понравилось мне как-то — ни на колени упасть, ни цветов… А потом, вдохновленный моим отказом, он делал мне предложение (такое же) два раза в год — как только я накрашусь, а он напьется — то есть на мой день рождения и на Новый год — тут же давай хотеть жениться. Но нас так просто не возьмешь. Каждый раз я соглашалась, но не тут же, потому что была не готова. Через три года родилась Сонька. На регистрации ребенка нас очень хотели зарегистрировать, но разве мы могли так бездарно прохекать повод для праздника? Потом было много разного. И отпуска, и больницы, и праздники, и похороны. И мы вместе через все это шли.

Например, муж мой с большим энтузиазмом отнесся к идее получения мною прав. Водительских. У него-то права с детства были, он еще в школе на грузовике с перегазовкой ездил. А для меня это всегда была мечта. И я ее осуществила. Уже не первое десятилетие сижу за рулем — и ни на минуту не забываю о серых братьях.

Это я имею в виду сотрудников ГАИ, а после — ГИБДД. Хотелось бы отметить, что у меня к ним нет совершенно никаких претензий, потому что за долгие годы вождения мной автомобиля они меня ничем не обижали. И общалась я с ними всего… (ну, пальцев хватит на двух руках точно, а может, и на одной, чтобы посчитать).

Первая встреча с представителями автоинспекции у меня произошла через три дня после получения прав. Естественно, совершая маневр под названием «поворот налево», я с большой помпезностью выехала на середину перекрестка и там заглохла. Тут же нарисовался товарищ сержант. Он с интересом изучил свежеполученные права, с тяжелым вздохом отдал их мне и пожелал счастливой дороги.

Второй раз меня остановили для проверки документов, когда я уже за рулем сидела довольно уверенно, но ситуация все равно была далека от штатной. Когда мы учились на курсах, преподаватели нам активно впаривали, что выходить из машины, когда тебя останавливает инспектор, не только не нужно, но и вредно, потому что мало ли какой он инспектор, а ты нежная фиалка, поэтому можешь разговаривать с ним через щелочку в окне.

И вот останавливает меня такой кадр. Молоденький, мордаха круглая, глаза голубые. Представляется честь по чести и просит предъявить документы.

— Хорошо, минуточку! — говорю я и начинаю вылезать из машины.

— Для чего? — спросите вы.

А для того, что на тот момент я уже часа два как сидела за рулем. И сейчас это никак не повлияло бы на скорость командирского крейсера, но на тот момент я была немножко беременна. То есть на девятом месяце. И, само собой, то поясница заноет, то нога затечет, в общем, размяться хотелось. Живот был уже очень большим, но как-то умудрялась я его размещать так, что он не мешал. А вот вылезать — да, сложно. Поэтому я высунула левую ногу на улицу, схватилась обеими руками за крышу машины и стала потихоньку вынимать свое плохо отцентрованное тельце наружу.

По мере того, как я вылезала из машины, глаза у инспектора становились все круглее и круглее, потому что я, хоть и цветок, но какой-то крупный. Типа — магнолия.

— Девушка, вы что, больная? — скромно поинтересовался он.

— Да нет, я не больная, — пыхтя и сопя, отвечала я, заканчивая маневр. — Я просто беременна.