Алан Черчесов - Дон Иван
- Название:Дон Иван
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Астрель
- Год:2012
- Город:Москва
- ISBN:978-5-271-39260-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Алан Черчесов - Дон Иван краткое содержание
«Дон Иван» – роман о любви, написанный языком XXI века.
Два места действия – Москва и Севилья – стремительно сменяют друг друга; две главные линии – история Дон Жуана и жизнь писателя, который рисует ее, – переплетаются, граница между их мирами стирается, и вот уже автор разговаривает с героем, а герой сражается с собственным двойником.
Дон Иван - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
– Кому деньги? Какую?
– Каталине. Что на комоде.
Оставалось только понять, что такое комод, и запрыгнуть в такси, чтобы успеть на посадку.
В Бургасе меня встречала не Анна, а ее хриплый голос. Пойдя на него, я увидел, кому она его одолжила: загорелый, почти золотистый толстяк с золотой толстой цепью на шее и золотым толстым перстнем на пальце, которым он нажимал на клавиши портативного магнитофона. Динамики грохотали испанским: “Поторопитесь, Ретоньо! Ваша жена изнывает. Да проявите смекалку. Наградой за это – сюрприз… Поторопитесь, Ретоньо! Ваша же…”
– Не нужно повтора. Я все уже слышал, – сказал я по-русски. – Вы, должно быть, водитель?
Он покачал головой. Я вспомнил, что здесь это значит согласие.
– Как ваше имя?
– Васил.
– И куда мы поедем?
– Созопол.
– Далеко?
Он кивнул. Это значило нет. Интригующий старт: рокировка минуса с плюсом и изгнание с поля всех мягких знаков. Хорошо бы взять в толк, в какую Анна играет игру.
Если по-русски, то городок назывался Созополь. В городке был Старград. С трех сторон окружен он был водами моря. Шофер отыскал деревянный отель. В отеле меня ожидала записка:
«Умоляю, прости меня, Дон! Увидеться не получится. Кое-что изменилось.
Потом объясню. Надеюсь, номер понравится. Целую. Люблю».
Со стены забили часы. Я усмехнулся: потратить почти целый день, чтоб прилететь к себе самому, – спору нет, достижение.
Я поплелся по лестнице вверх, вошел в номер, бросил в шкаф сумку, включил телевизор, разделся, улегся и закурил. Отель взрос на сваях из самого дна, так что море билось где-то в подполе. Я припомнил складки скалы перед входом и ветер, скоблящий ветвями сосны ту скалу. Получалось, пустота внизу была сразу и жидкой, и твердой, и газообразной. И при этом какой-то крылатой: паришь, будто чайка над морем.
Наслушавшись моря, я жалобно пукнул. Иногда так из нас выпархивает душа – словно заложница с черного хода темницы. Обездушенный, я пошел в душ. За занавеской высилась статуя. Судя по цвету, из бронзы. Пустив воду, она наставительным тоном произнесла:
– Курить было необязательно. Как, впрочем, и пукать. Тебе понравился номер? В смысле сюрприз?
– Ненавижу тебя, – сказал я и сгреб Анну в объятия.
– Больно! Пусти.
Отпустил я ее спустя час. За окном раздалось курлыканье.
– Как по-испански “курлыкать”?
– Gruir.
– Есть, за что ухватиться.
– О чем ты?
– Слова должны быть такими, чтоб за них можно было хвататься. Как за канаты. Например, слово “чайка”. “Море”. “Созопол”. “Gruir”.
– А слово “любовь”?
– Это слово я не люблю. У него неудачные родственники: брат любой и сестрица Любаша. Потому я люблю в нем любовь, но как бы без слова.
– А “Анна”? Что любишь ты в ней?
– В Анне – ванну. И благодать.
Ее смеху вторила чайка. Мы послушали эхо и, набрав полный парус молчанья, выплыли в море, укоренившись в скале. Ветер негромко позванивал стеклами в рамах, приклеив снаружи к ним синий лоскут. Городок меня угадал. В нем я мог разом лежать голышом, парить над скалой, лопать ложками небо и при этом не сдвинуться с места.
– Может, все-таки двинемся?
– Проголодался? Идем в механу.
– В столовку к механикам?
– Это ты так остришь?
– Это я так ревную. Ты загорала без лифчика.
– Я всегда загораю без лифчика.
– Но теперь загорала без лифчика и без меня.
– Потому-то тебя и позвала. Прекрати, а то рассержусь. Или ты полагаешь, мне упрекнуть тебя не в чем?
Карта моя была бита. Я счел за благо не продолжать.
Механа оказалась трактиром. Официанты в балканских нарядах подносили еду вместе с плохо скрываемой мрачностью.
– Братья болгары – серьезный народ, – сказал я по-испански. – Их улыбки легко перепутать с гримасами.
– Совсем как у русских.
– Русских здесь нынче не любят.
– Раньше любили.
– Вот за это теперь и не любят.
Мы поднимались из Старого города по ночной потной улице к новым кварталам Созополя. Разноцветные кубики новых отелей, возведенных на новые русские деньги для опостылевших русских гостей. На углу перекрестка сидел старикан с писклявой гармошкой и ногтезубыми ступнями. Мы не успели приблизиться, как он заиграл “Подмосковные вечера”. Анна расхохоталась:
– И испанский тебе не помог!
– Я похож так сильно на русского?
– Если честно, совсем не похож.
– Тогда как этот черт догадался?
– Очень просто: ты не похож на других еще больше. И потом, русских в русских не узнают за границей лишь русские. Стоит заслышать вам русскую речь, как воротите нос. Почему?
– Потому что для нас заграница – это что-то без русских.
– Почему?
– Потому что в наших границах каждый из нас для себя – заграница.
– Почему?
– Потому что любимое дело для нас – заступать за чужую границу.
– Сам хоть понял, что ты сказал?
– Лишь бы ты поняла.
– Я как раз и не поняла.
– Тогда я и не говорил. Кинуть сволочи мелочь?
– Только если не мелочиться, как сволочь.
Я бросил туземцу туземный червонец. Мужик растопырился и, ударив по клавишам, взвился “Катюшей”.
– Бежим! – крикнул я.
Мы побежали на пляж.
Сидеть на песке, глотать вино из бутылки и смотреть вдвоем с Анной на море было холодно, сонно и глупо, как глупо сидеть на холодном песке, пить вино из бутылки, таращиться, ежась, на море и понимать, что тебе хорошо.
– Тебе хорошо?
– Да, – сказал я, удивившись тому, как просто сказать миру да.
– Слышишь музыку? Больше всего я хотела бы быть музыкантом. Им это вменяется – не фальшивить. Даже малюсенькой нотой.
– Ради этой малюсенькой ноты им приходится тысячи раз репетировать.
– Самих себя. Они репетируют сами себя.
Я подумал, что мои репетиции кончились: все что было до Анны – репетиция Доном Иваном себя. И как мне хватило терпения столько лет репетировать?
– Мне б не хватило терпения. Не хочу музыкантом.
– Кем тогда? – спросила она.
– А творцом обязательно?
– Если хочешь найти сам себя…
Мы сидели на пляже, а неподалеку от нас, в темноте, кто-то делал уже знакомую стойку на голове.
– Меньше всего не сумел бы я стать романистом.
– Страсть к сюжетам?
– И ножницам. Кромсать время и клеить из времени смысл – вот за что бы я взялся. А то столько кругом барахла!
– Что бы ты делал с героями, доводись тебе их умерщвлять?
– Пускал бы под ножницы, как надоевшие снимки.
– Ты был бы хорошим писателем. Но никудышным творцом. Был бы как все, а не как только ты. Знаешь, чего лично мне не хватает в литературе? Воскресения героев. По-моему, это неправильно. И неприлично. Особенно после Христа.
– Ты всерьез?
– Тот, кто по-настоящему жил, умирает лишь понарошку.
– Ты всерьез?
В углу века блеснула слеза.
– Не знаю, – ответила Анна. – И это ужасно. Потому что как можно жить, если не верить в такое всерьез? Разве можно жить честно? Ведь тогда можно жить как угодно. Можно лишь притворяться – не жить…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: