Дина Рубина - Завтра как обычно

— Или вы меня сажайте, или я домой пойду, — проговорил за моей спиной Мишка-Монгол. Ядгар поднял голову и открыл глаза.

— Ну что, Саша, — спросил он, потирая мятое бледное лицо, — куда этого? Я отвернулся к окну и промолчал.

— Аршалуйсяна с Геной спрошу, — вздохнул Ядгар и вышел из комнаты. «А у меня дежурство кончилось, — мысленно ответил я всем. — Дайте мне упасть на свою постель, и подумать о том, что я человек…»

Домой невозможно было дозвониться. Значит, Маргарита опять висела на телефоне, играла «в милицию». Иногда я наблюдал за ней исподтишка. Маргарита, начиненная моими следовательскими историями, взволнованно кричала в трубку с бабкиной интонацией:

— Товарищ Киселев? Василий Степанович?! Ну, как ваши дела, родненький? Василий Степанович был нашим соседом в старом доме. Баба время от времени позванивала ему и его прикованной к инвалидному креслу супруге.

— Как вы поживаете, голубчик?! — кричала Маргарита, тыча пальцем в номерной диск. — Что?! Что-о?! — Следовала трагическая пауза, полная ужаса постижения страшной новости, и дальше уже действие разворачивалось с уклоном в мою тематику. — Убили?! Вашу жену?! Кошмар! Одну минутку, я ей перезвоню… Але! Жена? Здравствуйте, родненькая. Это вас убивают? Да? Да?! Але, Василий Степанович, да, вашу жену убили, дорогой мой… При этом было совершенно непонятно, как Маргарита представляет ситуацию. И почему Василию Степановичу и его якобы убиваемой жене нужно звонить по разным телефонам. Но если я пытался выяснить у Маргариты детали, она замыкалась, ее толстая физиономия затуманивалась и в глазах появлялось выражение необъяснимой обиды. Я горячился. Дело кончалось ссорой.

Маргарита услышала, как я открываю дверь, и примчалась в прихожую. Она всегда подстерегала мое появление после дежурства.

— Ой, Саша! А почему ты как поздно? В тебя стреляли? Ты за бандитом гнался?

— Дай-ка тапочки, — попросил я, — и достань из портфеля лимоны и окорок… А где баба?

— Баба на рынок ушла… Я прошел в детскую и сказал в дверях:

— Повесь трубку на рычаг и не смей подходить к телефону. Совсем очумела, мать моя. Из-за твоих игр домой дозвониться невозможно. Маргарита надулась и покорно прошлепала к телефону обиженной походкой. Я сказал ей вслед:

— Меня не трогать. Я отдыхаю… Надо было поспать, но как всегда после дежурства я не мог уснуть сразу. Мелькали в уставшей голове ночные лица, тени, глухие переулки, свет фар по глиняным заборам в тупиках. Лежал на тахте, держа на животе гитару и пощипывая струны. Над моим плечом пролетел легкий вздох, я оглянулся. Это Маргарита слушала треньканье и умильно созерцала меня своими сине-зелеными глазами. Я вывернул голову, чтобы лучше ее видеть.

— Маргарита, что за вид? — строго спросил я. — Как стоишь? Не грызи палец! Подбери живот! Когда ты на диету сядешь? Она послушно втянула живот и миролюбиво спросила:

— А ты чего сейчас играл?

— Так, пустяки…

— А я себе буду братика родить… — вдруг поделилась она.

— Молодец… Но Маргариту не удовлетворила такая кислая реакция. Она попыталась меня заинтересовать:

— Знаешь, как его будут звать?

— Мм… мм?

— Иван Петрович…

— Именно? Что так? Она понурилась, разгладила краешек подушки, на которой лежала моя голова, и с тихим достоинством сказала:

— Ну, просто… Я решила… Рассказать тебе стишок? — предложила Маргарита: Дядя Хрюшка, дядя Хрюшка Из помойного ведра, Я такого дядю Хрюшку Ненавижу никогда.

— Гениально, — сказал я. — Кто автор?

— Где? — доверчиво спросила она.

— Это ты сама сочинила?

— Сама, — скромно, но горделиво подтвердила она. Я оглядел ее всю, с вороха каштановых кудрей до маленьких клетчатых тапок, и вздохнул:

— Ой, Маргарита, боюсь, что ты сперла это незаурядное произведение у кого-то из своих талантливых сверстников.

— А? — спросила она. — Саша, ты какой?

— То есть? — не понял я.

— Ну, ты какой: грустный, веселый или нормальный?

— Грустный, — сказал я, вздохнув.

— А почему?

— Потому что ты крутишься перед глазами и не даешь мне отдохнуть. Маргарита рассмеялась снисходительным смешком и сказала:

— Ой, Саша, вечно ты грустишь из-за всякой ерунды. — Потом просунула свою глупую кудрявую голову мне под мышку и попросила:

— Можно я посплю с тобой?

— Нет уж, Марго, ты совсем разошлась! Стоит мне после дежурства прилечь, как ты уже на голове сидишь.

— Я не буду на голове, я — рядышком… — а сама уже карабкалась на тахту, устраивалась под боком. Эта хитрюга надеялась вытянуть из меня какую-нибудь очередную ужасную историю.

— Саша, — прошептала она. — А кого сегодня убили?

— Тьфу, Маргарита, какая ты кровожадная девица! Лучше я тебе «Алису» почитаю. Когда проснусь. Она поворочалась под боком, потолкалась коленками и затихла. Одна ее каштановая кудря щекотала мой подбородок. Я пригладил ее ладонью и закрыл глаза. И почти сразу вышли мы с Маргаритой на летний луг, в полдень, и лежала в траве неподалеку телочка, привязанная веревкой к колышку. Телка лежала на боку и кротко смотрела на Маргариту большими темными глазами. Маргарита потрогала ее переднюю ногу в белом нарядном чулке, с аккуратным копытом и сказала весело:

— Холодец! Здравствуй, Холодец! Я взмыл над Маргаритой, над кроткой телочкой, над летним лугом, и полетел выбивать кабель и трубы. Я летел кролем в прохладном голубом небе и ощущал такое блаженство, какого не знал никогда. «Кроме того — думал я, разводя руками в упругой толще неба, — отсюда удобнее наблюдать за теми, кто ворует мрамор на памятники…» Но этой важной мысли я не додумал, потому что внизу кто-то хрипло и длинно выругался, и Гришка Шуст позвал меня с земли громким шепотом:

— Саша!.. Саш…

— А? — я вздрогнул, очнулся и сел. Маргарита смотрела на меня исследовательски-задумчивым взглядом.

— Саша, — повторила она шепотом, — а почему у тебя сердце так громко стучит? Просто ужас!

— Вот дура ты, Марго… — пробормотал я, заваливаясь на подушку. — Ведь я живой… Оно и стучит… Потом, сквозь тяжелый душный сон, над ухабами измотанного бессонной ночью сознания, появилась баба и парила над нами, и укрывала нас с Маргаритой красным клетчатым пледом.

Вечером пришел с работы дед и, не раздеваясь, не снимая туфель, крикнул из прихожей:

— Сынка, ну что — был в метро?

— Был.

— Ну, ну? — он так и стоял в плаще — маленький, с седыми щеками, в смешной, великоватой для него шляпе.

— Отказали. Я им не подхожу.

— Почему?! — возмутился он.

— Осанка недостаточно представительная, — сказал я.

— Как? — так же оскорбленно воскликнул он. — А ты сказал, что у тебя диплом с отличием? Что ты единственный из всего выпуска защищался на английском? Что ты в совершенстве…