Олег Рябов - КОГИз. Записки на полях эпохи

Люди уже несколько столетий тайно и явно, пропагандируя или скрывая свою страсть, собирают книжные редкости. Однако в отличие от нумизматов, филателистов и прочих серийных коллекционеров их занятие во все времена не очень-то приветствовалось властью. А все потому, что интересовали чернокнижников старообрядческие летописи, созданные в скитах, описания церемоний, напечатанные в помещичьих типографиях, да уничтоженные цензурой издания подрасстрельных авторов 30-х годов и прочие сомнительные редкости. Книга более шести столетий является незаменимым носителем информации, а владеть и дозировать информацию – прерогатива государственных и карательных органов.

Мне могут возразить, что в наши дни более емким и мобильным источником является Интернет, но тут же вспоминаются люди недалекого прошлого, которые говорили, что иметь дома книги не обязательно, когда в стране такие огромные государственные книжные хранилища. Однако в читальных залах при них сидели те самые профессора и писатели, у которых были свои прекрасные домашние библиотеки. Так и сейчас: полноценно пользуются Интернетом те, у кого дома на полках стоят пять-шесть тысяч томов.

У Юры Адрианова была очень приличная домашняя библиотека. Составил он ее в 60-70-е годы, когда покупать книги считалось модным в самом дурном смысле этого слова, но к нему это не относилось. В то время торговый зал когиза выполнял функции клуба для интеллигенции города. Я не знаю, читают ли нынешние писатели современную русскую литературу и покупают ли книги, но в книжных магазинах я встречаю их значительно реже, чем тех, из семидесятых, когда одним из мест встреч писателей был когиз, – там они регулярно стояли у книжных полок.

Проводниками в мир книг у Юрия Андреевича были его дядюшка, писатель-краевед Алексей Елисеев, и литературный наставник Борис Пильник, поистине люди энциклопедических знаний и настоящие носители русской духовности. Эти эпитеты в самой превосходной степени можно отнести и к Юре.

Помню случай: немолодая интеллигентная пара, приехавшая откуда-то из области, принесла на продажу в букинистический отдел прижизненное издание «Мертвых душ» Гоголя. Антонина Ивановна, старейший, опытный товаровед, вздохнула и, глядя на сдающих книгу, вдруг задумчиво сказала:

– К сожалению, я не смогу вам заплатить больше двадцати пяти рублей – это потолок. Он установлен специальным каталогом на покупку. Но я дам вам адрес Бориса Ефремовича Пильника, живущего в соседнем доме. Сходите к нему – он заплатит настоящую цену, а я позвоню, предупрежу о вас.

Я присутствовал при этой сцене и с удивлением слушал Антонину Ивановну. Когда владельцы «Мертвых душ» ушли, Антонина Ивановна, обращаясь ко мне, призналась:

– Понимаешь, я вижу, что у этих людей большое горе. Не знаю какое! Им просто надо помочь. Почти никто не задумывается, что для ряда людей буккнига – последняя надежда, где можно перехватить немного денег. Вот ведь сегодня они принесли сюда самое дорогое, что есть в их доме, и я должна помочь.

Дальнейшая судьба «Мертвых душ» стала мне известна позднее. Пильник сказал хозяевам редкости, что уже стар для коллекционирования, и сосватал книгу Адрианову, а в его доме она встала на самую почетную полку.

У Адрианова в библиотеке было много книжных изюминок. Я с завистью вспоминаю альманахи и сборники новиковской и пушкинской эпохи, комплекты журналов «Исторический вестник» и «Русская старина», семитомник «Отечественная война и русское общество», иллюстрированные многотомные издания середины XIX века, два тома «Записок русского офицера» Федора Глинки или «Кобзарь» Тараса Шевченко 1840 года.

Адрианов обладал профессиональным библиофильским чутьем.

Стихи Юры я узнал довольно рано. Моя мама преподавала в радиотехникуме и однажды после выступления там молодых поэтов принесла домой две книжечки с автографами. Коля Рачков написал маме: «Спасибо, что так долго терпели мои стихи». Что было накарябано на книжке Адрианова «Считайте годы по веснам», мы понять не смогли. Не смогли разобрать эти каракули и через много лет вместе с самим автором, когда ели жареных карасей у меня дома и я показал ему его автограф. Он тогда сказал: «Сейчас проводишь меня домой, и я подпишу тебе другую». Домой я его проводил, и «Считайте годы по веснам» он с трудом где-то у себя в кабинете разыскал и подписал мне, но что он там нацарапал, я не пойму до сих пор. Расспрашивать его во второй раз не хотелось: к тому времени мы с Юрой уже несколько лет близко дружили.

Познакомились мы при весьма памятных обстоятельствах на одном из поэтических «пильниковских» четвергов в Доме ученых. Наш Старик – Борис Ефремович – вдруг прервал свою проповедь и нарочито патетически произнес, глядя через наши головы в глубь зала: «А вот и живые классики пожаловали нас своим посещением. Могу представить – Адрианов и Уваров. Давайте читайте новые стихи. Вы же знаете, как у нас заведено».

Первым читал Уваров – что-то про охоту и медведей, картинно, с уваровской многозначительностью. Потом встал Адрианов; так, как в тот вечер, он больше при мне не читал никогда: артистично, с вызовом всем слушающим. Он читал «Выводите полки на Сенатскую площадь» – стихотворение, только что написанное и нигде не опубликованное.

У меня перехватило дыхание, вся пишущая братия, сидевшая в аудитории, завороженно молчала. Бодрился только Игорь Чурдалев; толкнув меня в бок, чтобы я не расслаблялся и помнил наш с ним принцип: эпатировать окружающих при любой возможности и любых обстоятельствах. Он встал и обратился к нашему Старику: «Борис Ефремович! У нас уже есть два классика: Пушкин да вот он, – и указал на меня пальцем. – Если мы каждый день будем разбрасываться этим званием, то очень быстро его дискредитируем. Давайте дадим им какие-нибудь другие звания». Закончился для меня тот вечер в туалете Дома ученых, где мы с Адриановым и Иудиным пили красное алжирское вино «Монтень де Лион».

И начал я с Юрой с того дня дружить. Объективно вроде бы мы не прилагали к этому никаких противоестественных усилий, но судьба нас сама выводила друг на друга, и мы радовались этому. Точек соприкосновения было в те годы так же много, как и сейчас. Начав с «Чайки» через «Бригантину» и «Оленя», через «Источник», веранду «Москвы» и «Спортбар», маршрут мог продлеваться до «Дружбы», «Космоса» и «Нижегородского» и даже до «Серой лошади».

Но это были «холодные» точки, а настоящая богемная жизнь кипела в мастерских художников.

В начале 70-х «Выставка четырех» (Д. Арсенин, Евг. Рудов, К. Шихов, А. Павлов) наделала столько шума, что принесла им не только славу и шикарные мастерские по двести квадратных метров, но и приличные заработки за их монументальные мозаичные панно, которыми в ту пору стало модно оформлять не только интерьеры, но и фасады зданий. Расценки были такими бешеными, что художников, получавших эти подряды, стали звать «монументалистами-рецидивистами». В их мастерских, обставленных и украшенных в псевдорусском стиле привезенными из деревень самоварами, донцами прялок и коллекциями икон, ежедневно собирались богемные тусовки. На их огонек и стакан слетались не только поэты и художники, но и певцы, артисты, режиссеры и композиторы.