Олег Рябов - КОГИз. Записки на полях эпохи

Зал дворца АЗЛК был огромный, на тысячу человек. Со сцены читали стихи, пели песни, потом всем выступавшим раздали гонорары в конвертах. Шленский чуть не подрался с каким-то самодеятельным певцом Никитиным, который то ли с женой, то ли с дочкой поет чужие слова: «Я спросил у ясеня, я спросил у тополя». Было обидно, что тому дали денег больше, чем всем.

Пропивать гонорар поехали в «Россию». И вроде бы все шло классно, весело, хорошо, без приключений. Но так не бывает!

Уже за полночь, после закрытия ресторана, набрав с собой всего вкусного и нужного, решили рвануть в гости к Ираиде Натехиной. Она жила где-то рядом с Останкинской башней.

Только Ирка вышла из такси, остановившегося у ее дома, как вдруг вскрикнула, присела и, показав пальцем на окна, бросилась в подъезд. Жеглов рванул за ней. Уваров с Генкой тупо и пьяно смотрели вверх, пока что-то вдруг не оторвалось от балкона на седьмом этаже и, пролетев и ударившись о бетонный козырек над подъездом, не свалилось почти к их ногам окровавленным мешком.

Всю ночь просидели в милиции. Разбирались.

Погибшая была подругой Ираиды Натехиной. Жила недалеко. Мать пятимесячной девочки. Наверное, хотела разыграть или попугать Ирку: перебралась с лоджии лестничного пролета на натехинский балкон, уцепилась руками за его металлические прутья, а подтянуться не смогла. Хотя, по словам Ирки, ее подруга была спортсменкой – гимнасткой.

Утром водку, взятую из ресторана «Россия» допили, теперь уже с горя.

Генка сидел на обрыве Ковалихинского оврага среди зарослей крапивы и репейников. В башке его была какая-то каша, а вокруг – полынь и очень красивая конопля с резными листиками.

Вот откуда они, эти листики, взялись на хохломских плошках Нади Лушиной. Ее мастерская в деревянной избушке с большой русской печкой, в которой сушились расписные чашки, была рядышком, прямо тут, за ковалихинской баней.

Генка сидел на краю оврага, напротив своего дома, но домой идти почему-то не хотелось. За последние два дня, точнее, двое суток, он выпил пятилитровую кастрюлю клюквенного морсу, трехлитровую банку томатного сока и съел четыре банки марийской тушенки, но башка отказывалась правильно работать, да и во всем организме была какая-то неуверенность.

Понедельник: вроде надо идти на работу, но пришлось позвонить, что заболел. Главное в его болезни было то, что он не мог принимать решения: что делать, как делать и в какой последовательности, и зачем. И еще он понимал, что это заболевание у него в голове, у него в мозгах.

Жена с детьми ушла к родителям. Это тоже определенный показатель: женщины всегда оберегают своих детей от контактов с больными. И начальник на работе вполне определенно сказал: «Поболей денек-два!» Конечно, есть радикальный способ – сто пятьдесят! И все пройдет! Точнее – все продолжится. Как в Москве…

События двух последних московских дней Генка не мог восстановить: не мог восстановить их порядок и взаимосвязь. Наверное, это оттого, что день и ночь в его жизненном расписании поменялись.

На премьере в театре оперетты он был. Цветы, которые ему дали, чтобы вручить композитору Пожлакову, он преподнес автору либретто Глебу, а тот, зло ворча, сунул их какой-то интеллигентной старушке, что перед началом спектакля рассаживала зрителей по местам. Из всей оперетты Генке запомнился только один сочный мясистый каламбур: героя по имени Арон Гутман называли «орангутангом».

После спектакля почему-то все решили, что Генку надо женить на какой-то кинозвезде Насте Бертинской. Она только что выгнала, а точнее, развелась со своим очередным мужем, рок-музыкантом Сашей Братским. Причина банальная: тот ложился в ее постель, в ее крахмальные простыни прямо в грязных джинсах и носках. И ботинки разбрасывал где попало. Вообще, трудно представить эту нежную белоснежную Ассоль и рок-музыканта вместе. Хотя предыдущий муж у нее тоже был не подарок: артист-мажор Никита. Здоровенный лось, всегда полупьяный и готовый радоваться чему попало, и Настя – миниатюрная куколка. Рассказывали, что она воткнулась лбом в косяк двери, когда он нечаянно задел ее плечом и попала в больницу, где ей наложили несколько швов. Поэтому – развод!

В гости к Насте поехали большой шумной кампанией на двух такси. Но в результате попали к поэту-песеннику Лене Дербеневу. Тот недавно крестился и стал просто апологетом православия, ортодоксом. Каждую неделю Леня теперь ездил к батюшкам в Загорск в Троице-Сергиеву Лавру, соблюдал все посты, в рыбные дни ел осетрину с хреном, а до кучи еще купил он у известного хранителя старообрядческих ценностей Михаила Ивановича Чуванова несколько дорогущих икон семнадцатого века строгановских писем. Чуванов ведь как блюститель истинно православной веры строгановские и иконы царских иконописцев за правильные не признавал.

Теперь же Леня решил еще избавиться от всех «неправильных» книг. А собирал он все последние годы разнообразную литературу по оккультизму. Но, как и у всех дилетантов, была у него в голове неразбериха. Поэтому и книги, хотя и дорогие и редкие, подобраны были бессистемно: тут были и йога Рамачараки, и «магия» Папюса, и «Хиромантия» Кожуховского, и «Библиотека» Аткинсона, и Блаватская со Штирнером. Значительное количество масонской литературы: симпатичные томики восемнадцатого века в цельнокожаных переплетах. Все книжки были уложены в две большие картонные коробки. И пока Дербенев за столом угощал гостей и все радостно пустопорожне трепались, Генка с профессиональным интересом перебирал Ленино странное собрание.

Опять пили. Виски «Клуб-99» и вообще Ленин буфет был весь из спецмагазина «Березки». Если не опустошить его, то хотя бы все попробовать надо было.

Леня с Глебом как высокотолерантные абстиненты обсуждали около инструмента, то бишь пианино, последний вариант текста какой-то песни для певца Кикабидзе. Хотя Глеб плохо слушал, но насмешливо гудел:

– Какой же ты православный: «есть только миг между прошлым и будущим!». Это же чистый буддизм!

Непонятно: почему? что за жест? – но в конце этого спонтанного вечернего визита обе коробки с книгами были подарены Генке. Даже не подарены, а переданы со странным напутствием: «Ты мне тоже что-нибудь когда-нибудь подаришь!»

Как Генка притащил, а точнее, привез к себе в город, к себе домой, эти две здоровенные коробки, он не понимал и не помнил.

Две коробки с книгами стояли у него дома. Он их видел утром в комнате на полу.

На той стороне Ковалихи, этого заасфальтированного оврага с девятиэтажками вдоль, стоял чудом уцелевший небольшой деревянный домик. В нем когда-то жила старуха Магитс. Генка у нее давным-давно покупал полную многотомную еврейскую энциклопедию.