Дмитрий Правдин - Записки районного хирурга

Потом мы выяснили, что в 1956 году, пятьдесят лет назад, больную оперировали по поводу внематочной беременности. Операции в большинстве своем выполнялись под местной анестезией. Использовались разные шприцы и иглы, вот один каким-то образом хирурги и забыли в животе. Удивительно, но забытый инструмент не навредил своей хозяйке: он ушел глубоко в малый таз, покрылся капсулой, к нему подпались сальник и кишечник, и все это спокойно пролежало полвека.

Я сердился на неизвестного мне хирурга:

— Ротозей! Как можно было шприц с иглой забыть?

— Не суди, и не судим будешь! — напомнил мне заведующий.

— Как «не суди»! — возмутился я. — Забыть шприц! Как только он не лопнул, вот тогда бы мог дел натворить!

— Дима, не горячись. Всякое в жизни бывает. И у тебя ляпы могут быть!

— Ни за что! — самоуверенно возражал я. — Вообще не понимаю, как можно инструмент в животе забыть.

— У тебя еще все впереди!

Сработал закон парных случаев. Не прошло и недели, как я достал следующий предмет из следующего живота.

К нам поступила девочка пяти лет с лигатурным свищом. Месяц назад ее прооперировали в одном из лечебных учреждений области по поводу острого аппендицита. Выписали из стационара, все было хорошо, но пару недель назад в области рубца стала сочиться мутноватая жидкость. Так бывает, когда организм отторгает шовный материал; и пока его не уберешь, продолжает отделяться сукровица. Мы называем это явление лигатурным свищом.

Я зондом проверил свищ — тот уходил куда-то в глубину, в сторону слепой кишки, на которой располагался аппендикс. Мы решили взять девочку в операционную, дать наркоз, и под общим обезболиванием удалить все нитки, вызвавшие воспаление.

Ребенка усыпили, я начал искать нитки — и на меня внезапно полилось содержимое кишечника. Стало ясно, что у девочки не лигатурный свищ, а кишечный. Пришлось расширить рану и выйти на кишку. Оказалось, что на предыдущей операции хирурги забыли в животе марлевую салфетку. Та лежала на тонкой кишке и вызывала пролежень (дырку). Салфетка и больная кишка отграничились спайками от остальных органов, и из послеоперационного рубца стал подтекать кишечный сок.

И эта история закончилась благополучно. Свищ резецировали (вырезали) вместе с участком больной кишки, ребенок поправился. Родители поначалу собрались подать в суд на прежних хирургов, но передумали на радостях, что все обошлось.

— Не понимаю, как можно было забыть салфетку? — возмущался я.

— Дима, не начинай! — отозвался Леонтий Михайлович. — Со всеми бывает.

— Вы так их покрываете, наверное, тоже забывали?

— Наверное, — беззлобно отозвался Ермаков. — Вот когда сам наступишь на грабли, тогда поймешь.

— Леонтий Михайлович, я предпочитаю учиться на чужих ошибках.

— Хорошая поговорка, но ты забыл и еще одну.

— Какую?

— Не ошибается только тот, кто ничего не делает.

— Да бросьте вы! Не надо покрывать таких хирургов! У нас ответственная работа, ляпы недопустимы!

— Дима, я с тобой полностью солидарен, но обвинять людей ты не имеешь права. Ты же не знаешь, при каких обстоятельствах они забыли эту злосчастную марлю. Может, это у них была десятая операция за сутки! Они с ног валились от усталости, а человек не робот!

— Нет, Леонтий Михайлович, тут я с вами не согласен. Да хоть двадцатая! Ты за жизнь человека отвечаешь и не имеешь права на ошибки!

— Ну, ты прав! Сто процентов прав, как ни крути. Посмотрим, что ты скажешь, когда сам в такую ситуацию попадешь.

— Да бросьте! С чего мне так ошибаться?

— А, я заметил, как кто-то начинает кого-то осуждать, то непременно вскоре и сам в такую же лужу садиться.

— Ладно, я не буду с вами спорить, поживем — увидим.

— Вот и правильно, не спорь! В медицине все бывает!

Я дипломатично промолчал, считая, что заведующий неправ, но жизнь расставила все по своим местам. Мой собственный ляп был уже не за горами.

За окнами операционной забрезжил рассвет, подходила к концу вторая операция. Первая была не очень тяжелой — аппендэктомия, но начали мы поздно, около полуночи. К часу ночи привезли вот этого толстого мужика с разрывом селезенки, попавшего в автокатастрофу.

Не успели мы убрать операционную после аппендэктомии, как я выполнил лапароцентез, получил кровь в животе и призвал группу снова мыться.

Операция прошла успешно, я удалил разорванную селезенку, собрал и перелил излившуюся в живот кровь, подвел дренаж к ложу удаленного органа. Оставалось зашить рану и наложить повязку. Все изрядно устали и хотели скорее закончить операцию.

Спина у меня взмокла, по лбу струился пот — и внезапно зверски зачесался нос. Чесать руками нельзя, они стерильные. На секунду я отвернулся и почесал нос о дыхательный аппарат. А когда повернулся к столу, то не увидел лопатки Ревердена. Это большая металлическая лопатка под килограмм весом, мы ее используем как щит при ушивании передней брюшной стенки, чтобы ненароком не повредить иглой внутренние органы. «Странно, когда я отворачивался, она была в животе, а сейчас нету…»

— Артур, а где лопатка? — спросил я лор-врача, ассистировавшего мне сегодня.

— Похоже, я ее скинул в тазик, — ответил смертельно уставший коллега.

— Точно скинул?

— Точно. Видишь — нет ее.

— Рано скинул, тут еще половину не зашили.

— Дима, слушай, давай заканчивать, спать охота! Утром на работу же! Что, без лопатки не зашьешь?

— Да зашью, без проблем.

Через полчаса наложил последний шов, заклеил рану и вышел из операционной писать протокол операции. Не успел начать, как в ординаторскую вошла бледная Людмила Пахомова, наша операционная сестра, и сказала испуганно:

— Дмитрий Андреевич, лопатка пропала!

— Какая? — не понял я.

— Лопатка Ревердена!

— Ты уверена?

— Да, я весь инструмент собрала, ее нигде нет!

— А в тазике мусорном смотрела?

— Да все перерыла! Как сквозь землю провалилась! Вы ее в животе не оставили?

— В животе? Не знаю… Она же такая большая!

— Ну, и где она? Доктор, похоже, вы на самом деле ее оставили в животе. Помните, когда вы нос чесали? Она могла и в живот ускользнуть.

— Но Артур утверждает, что в тазик выкинул.

— Артур стоя спал, мог и не заметить.

— Ладно, где пациент?

— В операционной еще, Аркадий Ильич его будит.

— Люда, накрывай стол, надо быстро живот расшить, чтоб никто не заметил, я сделаю ревизию и постараюсь незаметно вытащить лопатку, если она, конечно, там.

— Да, там она! Больше негде! Только что вы Трошину скажете? Он же по всей больнице разнесет!

— Иди, разворачивай стол, Трошина беру на себя.

Аркадий Ильич Трошин, наш второй анестезиолог, уже вышел на пенсию, но дома не сидел, а продолжал работать и просто обожал сплетничать.